Философия диалога и взаимопонимания. Множество философских языков: проблема взаимопонимания философов

ПОНИМАНИЕ

ПОНИМАНИЕ

Метод понимания был положен в основу методологии всех общественных наук С. Л. Франком, который подчеркивал, что при изучении общества необходимо “поставить себя на место изучаемых нами участников общения и через внутренний опыт уловить живое содержание общественной жизни - существо стремлений, мотивов, смысл отношений и т. д.” (Франк С. Д. Очерк методологии общественных наук. М., 1922, с. 103). Отношение “я” и “ты” рассматривается франком как внутренней структуры реальности как таковой (Соч. М., 1990, с. 372). В русской философии происходил поиск универсальной коммуникативной структуры, которая способна к пониманию и является онтологической. Такого рода онтологическая структура понимания была найдена в отношении “я” и “ты”, в отношении к Другому (“симфоническая личность” у Л. П. Карсавина; Другого перед лицом Третьего у П. А. Флоренского и др.). В противовес ограничению понимания социальными и гуманитарными науками В. В. Розанов в понимании усматривает универсальную процедуру, присущую всем наукам и ведущую к построению цельного знания (“О понимании”, 1886); в учение о понимании он,включает учения о познающем, о познавании и о познаваемом.

В социологии метод понимания отстаивается в теории социального действия М. Вебера, где понимание рассматривается как целерациональная , фиксирующая регулярности и связи, присущие субъективно осмысленному человеческому поведению. Понимание не противостоит “объяснению”, смысловые интерпретации должны быть проверяемы каузальным объяснением.

Результат понимания - очевидная каузальная . Вебер различает понимание, постигающее средства целерационального действия, и понимание, осуществляющееся благодаря сопереживанию и вчувствованию, переживанию эмоциональных связей. Вторая понимания должна быть рассмотрена как “отклонение” от целерационально сконструированного действия. Метод понимания в социологии рационалистичен и включает в себя: 1) непосредственное понимание смысла действия или высказывания; 2) понимание, объясняющее мотивации и смысловые связи действия в его идеальном типе (целерациональное, ценностно-рациональное, аффективное и традиционное как типы социального действия).

Возрастание роли понимания в методологии социальных наук связано с рационализацией всей жизни общества, особенно с формально-технической рационализацией (Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, с. 495-507, 602-605). Иная трактовка понимания как метода социологии развита А. Шюцем, который, стремясь соединить “понимающую социологию” М. Вебера с анализом “жизненного мира” Э. Гуссерля, рассматривает понимание как спвсоб конституирования смысла из дорефлексивного, жизненного опыта. Акты понимания тождественны, согласно Шютцу, всем интенциональным актам, которые являются интерпретациями собственного субъективного опыта индивида. Понимание связано с интерсубъективностью и всегда приблизительно, поскольку не ограничивается пониманием себя, но включает и понимание другого. Метод понимания в социологии представляет собой понимание субъективных значений, совместимых с первичными типами- конструктами повседневной жизни. Критерии объективности понимания в социологии - выявление логической связности, адекватность и субъективная интерпретация, т. е. соотнесенность научных объяснений с субъективными значениями действий индивидов.

В герменевтической философии понимание трактуется как определяющая характеристика существования человека, как способ бытия человека в мире. Так, М. Хайдеггер, онтологизируя структуры языка, связывает понимание с тем горизонтом, который задается его смыслами, и с фундаментальной настроенностью бытия человека: “Поскольку понимание и философствование не рядовое занятие в числе других, но совершается в основании человеческого бытия, то настроения, из которых вырастают философская захваченность и хватка философских понятий, с необходимостью и всегда суть основные настроения нашего бытия” (Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993, с. 331). Открытость, присущая существованию, выражена в пред-понимании, настроенности, в проектировании себя как возможности. В работе “На путях к языку” Хайдеггер рассматривает язык как горизонт герменевтической онтологии, как ту структуру, которая формирует смыслы (это относится прежде всего к поэтическому языку). Гадамер, продолжая герменевтическую трактовку понимания, подчеркивает обусловленность понимания культурно-историческим контекстом, которая выражена в пред-понимании, в пред-рассудке, в наличии определенных предпосылок и предрасположенностей к пониманию. Понимание рассматривается им не как действие познающего субъекта, свободного от ситуационной укорененности, а как причастность к свершению традиций и преданий, транслирующих смыслы последующим поколениям. Эти представлены прежде всего в языке, а язык оказывается той “универсальной средой, в которой осуществляется понимание” (Гадамер Г. Г. Истина и метод. М., 1988, с. 452-453).

Проблема языка философии и взаимопонимания между философами – это одна из серьёзных и значимых современных проблем, потому что сегодня, как и прежде, язык у философии не один, их много, как много философских концепций – теоретических моделей взаимоотношения человека и мира. Если наука, в силу своего объективно-универсального характера создаёт единый для всех ученых «дискурс о мире» (хотя, как замечал Т.Кун, парадигмы несоизмеримы…), то философия, органично включающая в себя как «субъективность» культуры и эпохи, так и субъективность автора, порождает подлинный полилингвизм – каждый философ говорит по-своему, даже если он находится в русле серьёзной традиции. А традиционность в минувшем ХХ веке совсем покинула философию. Конечно, мы по-прежнему размышляем о современных неогегельянцах или неоплатониках, однако уже экзистенциализм, господствовавший в середине прошедшего столетия, никак нельзя назвать единым течением с единым языком. Сартр не использовал в своей системе представлений экзистенциалы Хайдеггера, Хайдеггер вообще открещивался от названия «экзистенциалист», Ясперс изъяснялся гораздо более внятно, чем Хайдеггер и Сартр вместе взятые, а Камю и вовсе писал эссеистику да публицистику, используя по большей части художественный и журналистский язык и не накручивая сложных теоретических терминов.

То же самое относится к философам психоаналитического направления. Принадлежа, вроде бы к одной линии развития, восходящей к отцу-основателю Зигмунду Фрейду, все постфрейдовские авторы поют на разные голоса, пользуются различными дискурсами. Эти «веерные расхождения» языков и смыслов хорошо показаны в вышедшем недавно двухтомнике В.Лейбина «Постклассический психоанализ» 98 . Отчасти заимствуя фрейдовский язык и его концептуальную конструкцию, К.-Г.Юнг и В.Райх, Э.Фромм и К.Хорни, О.Ранк и Э.Берн пишут о своём и по-своему. Показательным примером является трансформация Э.Берном фрейдовского деления внутреннего мира на Я, Оно и Сверх-я в иную структуру: Взрослый, Ребёнок и Родитель. Смена языка выражает в данном случае изменение смыслов: внутренний Ребёнок – не инфернальное Оно с буйствующими черными страстями, а просто спонтанное, игривое и капризное начало; точно также вместо «несчастного Я» появляется разумный и практичный Взрослый, действующий по логике вещей. Таким образом, даже внутри одного широкого направления авторы должны постоянно уточнять свой язык, чтобы найти общение видение проблемы с коллегами.

Более того, ни за одним философским словом нет в наши дни жёстко закрепленного, всеми разделяемого смысла: нередко одни и те же понятия толкуются совершенно по-разному. Так термин «трансценденция» у авторов объективно-идеалистических школ означает «выход за пределы эмпирического мира», а у безрелигиозных авторов экзистенциальной направленности – выход к другим людям, преодоление телесной «капсулизации» собственного я, стремление к коммуникации.

Что же касается постмодернизма – само название которого является собирательным, это скорее, метафора, чем термин – каждый философ в полном смысле слова «говорит, что хочет» и как хочет. Общим для постмодернизма является протест против логики и смысла, против диктата разума, который как раз и требует некоего языкового единства. Поэтому, понимай, как хочешь! Можно и вовсе не понимать, тоже не беда.

Первое десятилетие ХХ века в полной мере унаследовало традицию недавно прошлого «не подчиняться никаким традициям». Эффект «Вавилонской башни» продолжается, многоголосица не утихает и вряд ли утихнет в ближайшее время, так как глобализирующийся мир не имеет другой единой идеологии, кроме рыночной конкуренции и потребления – все мировоззренческие модели отданы на откуп «свободным частным лицам». В этом есть свои минусы, и свои плюсы. Минус состоит прежде всего в том, что богатство языков, отражающее богатство философских моделей мироздания, предполагает некие «партикулярные истины», те истины, о которых можно сказать «у каждого она своя». Как мы уже говорили, философский дискурс не самозамкнут, он описывает нам реальность или её пласты, но в этом бесконечное богатство дискурсов явно или неявно предполагает «множество истин», которые никак не свести в одну. В этом случае философы становятся некоммуникабельны, каждый из них остаётся «в норке» своей версии бытия со своим языком, а философия как способ гуманитарной рефлексии распадается на множество осколков. Хотя, с другой стороны, возможно, как грубо говорят в народе, «каждая гадость найдет свою пакость», каждый читатель – своего философа, своего вдохновителя, утешителя и мировоззренческого вождя.

Плюс нынешнего состояния философии с её полилингвизмом и множественностью философских моделей состоит в том, что равнодушный рынок оставляет мыслителям полную свободу сходить с ума по-своему: фантазировать, выражать внутренний опыт, улавливать актуальные проблемы человечества, прочерчивать новые трассы грядущей мысли – находить для этого и изобретать ради этого новые понятия и экзистенциалы. Во всяком случае, никого не принуждают «перейти в единую философскую веру» и вытвердить лишь один философский язык, никого – благодарение Богу – не наказывают за мыслительные эксперименты, нетривиальный дискурс, необычные идейные и категориальные решения.

Впрочем, надо заметить, многоголосица дискурсов в немалой степени тяготит самих современных авторов. Мои «походы» по франкоязычным философским сайтам в Интернете убедили меня в том, что на родине Сартра, Дерриды и Лакана основная часть философов склонна следовать классике: изучать мыслителей Нового времени, почитать феноменологию, размышлять о философских проблемах внятно, рационально и с социально-практическим уклоном.

Каким же образом современные философы, говорящие на разных концептуальных языках, могут понимать друг друга? Мне кажется, что при всей важности языка как формы донесения и огранки мысли, в основе философского взаимопонимания все же лежит не сам по себе язык, а интерес к конкретной проблеме и концептуальный подход к ней (та самая «идея», о которой мы писали в начале статьи). Именно поэтому взаимопонимание представителей разных концепций наилучшим образом выстраивается вокруг проблемы. В этом смысле можно выделить:

Проблемы метафизики;

Проблемы общества;

Проблемы внутреннего мира (сознания, бессознательного, восприятия, переживания и т.д.);

Проблемы коммуникации;

Проблемы «практического влияния философии», а также этические, эстетические и иные философские сферы.

Конечно, «философские парадигмы» могут быть в еще большей степени несоизмеримы, нежели научные, но если они строятся вокруг содержательных сюжетов, понятных философам разных направлений, то философы могут до какой-то степени «транспонировать» свои философские языки в языки своих оппонентов или «иноконцептульных» участников диалога. Конечно, чтобы совершить такое транспонирование, нужно согласиться до какой-то степени редуцировать собственное, несомненно драгоценное, представление, перевести его в чужую систему понятий, неизбежно потеряв по дороге часть смысловых тонкостей. Но, видимо, это цена за выход во вне. В. Франкл, критикуя в свое время экзистенциализм, называл его «калейдоскопизмом» 99 , поскольку в калейдоскоп виден только калейдоскоп. Если философ хочет видеть не только узоры в «своем калейдоскопе», но и заглянуть в философские вселенные других людей, он должен отчасти пожертвовать вниманием к себе, своему видению и своему языку, эта умеренная жертва нужна для осуществления той самой «трансценденции» – в данном случае – к другим философским системам и дискурсам. В общем, для взаимоувязывания философских языков прежде всего нужна добрая воля самого философа, его активное желание найти взаимопонимание и общее поле для диалога.

Важно подчеркнуть, что в самой философии заложена принципиальная возможность понимания между различными авторами, и язык каждого из них не является здесь непреодолимым препятствием. Ряд лет назад в статье «Предварительные заметки к изучению средневековой эстетики» 100 С.С.Аверинцев отмечал, что мы можем понимать мыслителей прошлого, потому что, несмотря на все различие времён и культур, в самой мысли заложен трансцензус – универсальность, преодолевающая частные характеристики. Этот трансцензус работает не только в отношении мыслителей античности или средневековья, он работает и в среде современных философов, которые хотя и живут в одну эпоху, но в полном смысле слова «говорят на разных языках».

Конечно, сам язык, в особенности, отражающий специфику ментальности конкретной культуры, нельзя сбрасывать со счетов. Языки философов это ведь не только «языки философии», но и просто языки, национальные и культурные: так, санскрит – это не английский, хинди – не французский и не русский, а арабский литературный язык и вовсе имеет свою специфику, отличающую его как от арабских же диалектов, так и от индо-европейских языков. Работающий в Институте философии РАН профессор А.В.Смирнов 101 в нескольких своих монографиях, посвященных логике смысла, доказывает, что логика самого строения арабского языка ведёт нас по иному смысловому пути, нежели аналогичные рассуждения в рамках других языков. И тем не менее! Желающий понять – да поймет.

Непонимание между философами-современниками, да ещё принадлежащими к одной – европейской – культуре, а порой и говорящими на одном национальном языке чаще всего упираются в то, что их профессиональный дискурс отражает совершенно разные грани предмета, который вызывает их философский интерес. Разные языки обусловлены разными углами зрения. Это хорошо иллюстрируется при рассмотрении проблемы сознания, поскольку обращённые к ней философы принадлежат к разным философским школам, и когда они собираются вместе, например, на конгрессе, или конференции, то выступления часто сопровождаются недоуменными возгласами, хихиканьем, пожиманием плечами и кулуарными комментариями. Действительно, у феноменологов, марксистов, сторонников Серля и Деннета, а также последователей информационного подхода совершенно разный понятийный аппарат, производный от их способа рассмотрения проблемы сознания. Феноменологии толкуют о бытии внутреннего мира − ноэзисе и ноэме, интересуются способами полагания воспоминаний, суждений и образов воображения, а когнитивисты (кстати сказать, используя понятие интенциональности!) размышляют о функционально-физиологических аспектах мышления, о нейронных сетях и реальных поведенческих реакциях. Сторонники информационной концепции обсуждают способы кодирования информации, а марксиситы-ильенковцы беседуют о диалектических переливах и сознании как функции социума, о движении «по контуру предмета», создающем феномен идеального. Разные ракурсы – разные дискурсы – отсутствие единых позиций и общего поля для диалога.

Непонимание между философами-современниками поддерживается уже упомянутой нами тенденцией, которая фактически стала модой, на изобретение в рамках своей концепции собственного понятийного аппарата. Старая истина «Бритвы Оккама» «Не сотворяйте сущностей без надобности» оказалась забыта, смыта «тираноборческим» восторгом философов ХХ века, сражающихся с философской классикой. И Хайдеггер, и Сартр, и Деррида с Делезом нуждаются в толкователях, в толмачах, которые должны, мучительно закатывая очи, перечислять возможные варианты понимания того или иного термина. Загадочность и таинственность, конечно, красива и интригует, но мир и так достаточно сложен и неоднозначен для того, чтобы философы превращали каждое свое слово в шараду. Между тем, быть «творцом шарад» ныне почетно, философская молодежь нередко очаровывается именно непонятностью, витиеватой заумью, которая, если ее просто прояснить, окажется тривиальностью. Между прочим, в истории философии ХХ века можно указать на забавные параллели, когда одни и те же мысли высказывались как темно и запутанно, так и ясно и отчётливо. Например, идея «жизненного проекта», весьма туманная и непонятная у Хайдеггера, достаточно ясно прописана у Х.Ортеги-и-Гассета с его журналистской лихостью. Та же хайдеггеровская идея Бытия как внепредметного начала мира совершенно прозрачно выписана у Э.Фромма с честной ссылкой на идеи Мейстера Экхарта. Конечно, можно сказать, что Фромм создавал свой труд гораздо позже Хайдеггера, и мысль о бытии уже давно обсуждалсь в философии к этому моменту, но как бы то ни было, то, что написано у Фромма – вполне внятно.

Разноречивые философские языки, включающие индивидуальные метафоры, ставшие экзистенциалами, могут пересекаться, перекрещиваться, образовывать синтезы. Так Ж.-П.Сартр толкует об экзистенциальном психоанализе, создавая синтез концепций и синтез философских языков. Порой тот или иной язык начинает вторгаться в сопредельные сферы духовной жизни. Например, хайдеггеровская терминология сделалась частью психотерапевтического подхода Л.Бинсвангера, хотя сами по себе установки и оценки Хайдеггера не несут психотерапевтического смысла: от них можно скорее заболеть, чем выздороветь.

Каков же путь к взаимопониманию современников, кроме их доброй воли к пониманию друг друга? Мне думается, что здесь должно играть свою роль обычное философское образование. Всякий серьёзный философ должен быть прежде всего хорошо знаком с языками своих предшественников, должен знать философскую классику с её категориальным аппаратом, ибо именно от классики все «танцуют как от печки». Известно, что «философские хулиганы» – постмодернисты, ниспровергатели кумиров прошлого, никуда не могут деться от ненавидимых ими «идолов» − философов 17-19 веков. Всерьёз читать их произведения способен тот, кто предметно знаком с классическими текстами, кто понимает, вокруг чего кипит герменевтический сыр-бор и ломаются деконструкционные копья. Знать современность без классики невозможно, ни один философский язык сегодняшнего дня не может быть по-настоящему понят без Платона и Аристотеля, Декарта и Канта, Гегеля и Маркса.

Сказанное в полной мере относится к нам, российским философам. В настоящее время у философов России, как мне представляется, нет единого философского языка. Дискурс советского марксизма в массе ушёл в прошлое и остался в активе лишь небольшого числа философских групп. Православно-религиозный дискурс Серебряного века был отчасти актуализирован в 90-е годы ушедшего столетия, но общепринятым языком не стал просто потому, что основная доля мыслящих и пишущих нынешних философов не являются искренне верующими православными. Они воспитывались в ином мировоззрении и после крушения советского марксизма с его идеологией прислонились кто к постмодернизму, кто к оккультизму, а кто – к неодарвинизму. Православные тоже есть, но они не являются «мейнстримом», поэтому христологический язык изгнанников «философского парохода» не стал общепринятым в сегодняшней российской философии. Язык – это форма идей, если идеи не властвуют, их язык не говорит.

Нам, российским философам, ещё искать и искать свою собственную философскую идентификацию, хотя в ситуации всеобщего разброда и шатаний скорей всего у нас в обозримый период как и во всем мире будет много философских языков. Задача состоит в том, чтобы, чтобы говорящие на них авторы могли понимать друг друга, сумели найти способ адекватного «внутрифилософского» перевода, который породил бы диалог, а не конфронтацию. Будем надеяться, что такой поиск увенчается успехом.

Усачёв А. В. (ЕГУ, Елец)

«В действительности философ – это человек, который при конструировании наших понятий чувствует себя неуверенно там, где другие видят перед собой лишь проторенную тропу повседневности» - эти слова Ф. Вайсмана из его статьи «Как я понимаю философию» можно было бы взять в качестве эпиграфа. В ответ на неё К. Поппер написал свою статью: «Все люди – философы: Как я понимаю философию». Есть ещё интервью М.К. Мамардашвили с таким же названием: «Как я понимаю философию».

Но меня интересует другое: как я не понимаю философию. Не понимать философию можно по-разному. У К. Поппера в упомянутой выше статье тоже уделено внимание тому, как он не понимает философию. Точнее было бы сказать, что речь идёт о том, чем не является философия для автора.

Рассмотрю по пунктам. Во-первых, согласно К. Попперу, задача философии не состоит в устранении ошибок. Согласен, но думаю, что задача философии – в обнеружении ошибок, в указании на предрассудки, выдаваемые за истину, в указании на то, что что-то происходит не так как надо. Во-вторых, по К. Попперу, философия – не галерея произведений искусств, удивительных и оригинальных картин мира или рациональных и необычных его описаний. Полностью согласен, как и с третьим пунктом, что история философских систем не есть история интеллектуальных сооружений, где истина – только побочный продукт. В-четвертых, К. Поппер не считает философию попыткой объяснения, анализа или «экспликацией» понятий, слов или языка. Действительно, разве можно, например, философский словарь, где даны понятия и их значения, считать настоящей философией? В-пятых, философию нельзя назвать средством определения разумности. Тоже согласен, но хотелось бы как-то определиться, что же понимать под разумностью. В-шестых, К. Поппер не считает философию интеллектуальной терапией. Вот здесь не могу согласиться с автором. Возможно конечно, что «своим примером Витгенштейн подтверждает теорию Витгенштейна, так же как Фрейд – теорию Фрейда», но всё-таки настоящий философ должен найти в себе мужество, чтобы честно сказать, что он так ничего и не знает, так ничего и не понял. Это и будет «освобождение от своих философских путаниц». В-седьмых, К. Поппер не видит, чтобы в философии стремились выражаться точно или пунктуально. Это, скорее, проблема языка философии. В-восьмых, филосовия не есть занятие по определению оснований или понятийных рамок для решения проблем. Действительно, какие у философов основания, чтобы определять основания и кто дал им полномочия указывать понятийные рамки для решения проблем? Наконец, в-девятых, по К. Попперу, философию нельзя понимать как постижение духа времени. Имеется ввиду, что философия не должна следовать моде. Философ, я думаю, должен остановиться на обочине и спросить: «Ребята, а туда ли мы идём?». Проигнорируют? Махнут рукой и побегут дальше? Что ж, это их право.

А теперь о том, как именно я не понимаю философию. Слов «как» уже указывает на способ, метод чего-либо, в данном случае понимания. Метод – от греческого слова «одос» - путь, ход, подход. У каждой сферы человеческой деятельности свой подход. Научный подход – условность, в том смысле, что утверждения науки построены в форме утверждений «если – то». Если имеются такие-то предпосылки, то в результате получится во так. При вот таких обстоятельствах, придём к таким последствиям, при других – к другим. Всё зависит от того, что заложено, а дальше – дело техники. «Главное – занять площадку» - говорил мой преподаватель методологии науки, игротехник. В искусстве всё построено на уникальности переживания, на самовыражении, возможно, ещё на интуиции. Религия невозможна без откровения, она имеет дело с трансцендентным.

Учёный говорит: «Если так и так, то получается вот этак. Это я понимаю, тут всё сходится». Представитель искусства говорит: «Я понимаю, понимаю. Вы, конечно же, понимаете это иначе, и это хорошо. Каждый понимает по-своему». Верующий человек скажет: «Я понимаю, но выразить никак не могу, это непередаваемо человеческим языком». Что остаётся философу? Философу остаётся «сделать ход конём» и сказать примерно так: «А я вообще ничего не понимаю!» Дело философии, её подход и метод – непонимание.

Философия начинается с удивления, так считали Сократ и Аристотель, т.е. начинается с непонимания. Когда человек удивляется, это значит, что его привычный повседневный опыт сталкивается с чем-то необычным, экстраординарным, непонятным. Если кто-нибудь из студентов вступает со мной в полемику, то одногрупники про него обычно говорят: о, да ты философ. Философия вопрошает, вопросы возникают от непонимания. Понимание основано на непонимании.

Многие, наверное, согласятся, что в философии большую роль играет личный опыт. «Становление философского знания – это всегда внутренний акт, который вспыхивает, опосредуя собой другие действия» (М.К. Мамардашвили. Как я понимаю философию). Этот личный опыт идентифицируется затем в философских понятиях через определённую философскую технику. «Короче говоря, философия – это оформление и до предела развитие состояний с помощью всеобщих понятий, но на основе личного опыта» (М.К. Мамардашвили. Как я понимаю философию). Личный опыт уникального живого сознания встречается в философии с техникой философских понятий.

Что такое понимание? Слово «понимание» даже по звучанию сходно со словом «понятие». Понимание есть процесс выявления, отыскания смысла, который, видимо, эксплицируется через понятия. Б. Спиноза призывал: не плакать и не смеяться, а понимать. Понимание придёт тогда, когда всё встанет на свои места, когда сойдутся концы с концами, распутаются узлы противоречий. Но это только мнимое понимание. Философия через понимание переходит в своё инобытие, «отчуждается» от самой себя в… В философию науки, философию искусства, философию религии.

Учение о понимании называется герменевтикой. Сначала она была связана с толкованием изречений пифии, с толкованием поэм Гомера и Гесиода, затем – с толкованием священного Писания (экзегетика). В XIX веке благодаря Шлейермахеру и особенно В. Дильтею она превращается в метод гуманитарных наук. Феноменологическая герменевтика М. Хайдеггера и Г. Гадамера позволила говорить о герменевтике как способе философствования. Но на самом деле герменевтика – инобытие философии. То же самое, думаю, можно сказать про метафизику и диалектику. Все они имеют целью понимание: понимание мира, бытия, человека в нём, понимание Бога. Понимание снимается в непонимание, в новое, настоящее, философское непонимание.

Сократ говорил: я знаю, что ничего не знаю. Если Сократ знает хотя бы то. Что он ничего не знает, то он уже не может ничего не знать. То есть уже что-то знает: то, что ничего не знает. Зачем же тогда Сократ говорит, что ничего не знает, если знает? Может быть потому, что другие и этого не знают, а только делают вид, что знают. То есть этой фразой Сократ как бы иронизирует над своими противниками и показывает свою скромность. Он-де только, как его мать-повитуха, помогает человку родить из себя знание, оставаясь сам неспособным к рождению. Ну уж если Сократ не способен родить знания, то что говорить об остальных. И что за знание он помогает родить человеку, когда сам ничего не знает?

Может быть Сократ ничего не знает, не понимает, в том смысле, что преодолел понимание, не имеет целью что-то конструировать, сводить концы с концами, рождать знание, понимать. Сократ беспомощно стоит в своём непонимании. И, говорят, мог так простоять целые сутки, не двигаясь с места. Впрочем, некоторые объясняют такую странность Сократа психическим заболеванием подобным эпилепсии. В.В. Бибихин в некоторых своих книгах пишет об «амехании», этот термин он заимствует у Ахутина, он означает беспомощность. Это такое состояние, «когда бездонно разнообразное, многоучёное, способное, умелое человеческое существо ощущает себя в целом беспомощно неприменимым, взвешенным без опор» (В. Бибихин Мир). Видимо в таком состоянии амехании - беспомощности находился Сократ, когда невозможно включить механизм понимания и это пустое действие или бездействие только и приводит к истине.

Итак, сначала непонимание как удивление новичка-дилетанта. Затем понимание как инобытие философии у специалиста-философа. Конечная цель – философское непонимание мыслителя. Философия вернулась в непонимание. Философия замкнута на саму себя.

ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

2013 Философия. Психология. Социология Выпуск 2 (14)

УДК 101.2+101.9

КАК Я НЕ ПОНИМАЮ ФИЛОСОФИЮ

А.А. Марчук

В статье предпринята попытка осознать назначение и специфику философии. Показано, что главным признаком философии, отличающим ее от науки, искусства и религии, является удивление, непонимание. Философия начинается с личного опыта удивления, затем переходит к пониманию с помощью техники философских понятий и возвращается к более глубокому непониманию в качестве философского вопрошания. Раскрывается сущность философского вопрошания.

Ключевые слова: философия; понимание; удивление; амехания; философское вопрошание.

Понимание стоит на непонимании В.В. Бибихин. «Язык философии»

Статья К. Поппера «Все люди - философы: Как я понимаю философию» появилась в ответ на слова Ф. Вайсмана: «В действительности философ - это человек, который при конструировании наших понятий чувствует себя неуверенно там, где другие видят перед собой лишь проторенную тропу повседневности» . Видимо, это чувство неуверенности заставляет философа строить мировоззренческие системы, сооружать мыслительные конструкты. Однако, на мой взгляд, эта неуверенность, беспомощность, даже непонимание являются атрибутом настоящей философии и без этого она невозможна в принципе.

У К. Поппера в упомянутой выше статье уделено внимание тому, как он не понимает философию. Точнее было бы сказать, что речь идет о том, чем не является философия для автора.

Во-первых, согласно К. Попперу, задача философии не состоит в устранении ошибок. Соглашусь с автором статьи, но думаю, что задача философии - в обнаружении ошибок, в указании на предрассудки, выдаваемые за истину, в указании на то, что что-то происходит не так, как надо. Во-вторых, по К. Попперу, философия - не галерея произведений искусств, удивительных и оригинальных картин мира или рациональных и необычных его описаний. В-третьих, история философских систем не есть история интеллектуальных сооружений, где истина - только побочный продукт. В-четвертых, К. Поппер не считает философию попыткой

объяснения, анализа или «экспликацией» понятий, слов или языка. Например, философский словарь, где даны понятия и их значения, трудно считать настоящей философией. В-пятых, философию нельзя назвать средством определения разумности. Однако небходимо определиться, что же понимать под разумностью. В-шестых, К. Поппер не считает философию интеллектуальной терапией. По этому пункту не могу согласиться с автором. Возможно, конечно, что «своим примером Витгенштейн подтверждает теорию Витгенштейна, так же как Фрейд - теорию Фрейда», но все-таки настоящий философ должен найти в себе мужество, чтобы честно сказать, что он так ничего и не знает, так ничего и не понял. Это и будет «освобождение от своих философских путаниц». В-седьмых, К. Поппер не видит, чтобы в философии стремились выражаться точно или пунктуально. Это, скорее, проблема языка философии. В-восьмых, философия не есть занятие по определению оснований или понятийных рамок для решения проблем. Наконец, в-девятых, по К. Попперу, философию нельзя понимать как постижение духа времени. Имеется в виду, что философия не должна следовать моде. Далее К. Поппер излагает свой взгляд на сущность философии. Мне хотелось бы представить собственное видение специфики и значения философии.

У каждой сферы человеческой деятельности имеется свой подход. Научный подход - условность, в том смысле, что утверждения науки построены в форме утверждений «если - то». Если имеются такие-то предпосылки, то в результате получится вот так. В искусстве все по-

Марчук Алексей Алексеевич - кандидат философских наук, старший преподаватель; Боровичский филиал Новгородского государственного университета; 174400 Новгородская область, Боровичи, ул. Красноармейская, 29; [email protected]

строено на уникальности переживания, на самовыражении, на интуиции. Религия невозможна без откровения, она имеет дело с трансцендентным. Дело философии, ее подход и метод - непонимание, удивление, вопрошание.

Философия начинается с удивления, так считали Сократ и Аристотель, т.е. начинается с непонимания. Когда человек удивляется, это значит, что его привычный повседневный опыт сталкивается с чем-то необычным, экстраординарным, непонятным. В философии большую роль играет личный опыт. «Становление философского знания - это всегда внутренний акт, который вспыхивает, опосредуя собой другие действия» . Этот личный опыт идентифицируется затем в философских понятиях через определенную философскую технику. «Короче говоря, философия - это оформление и до предела развитие состояний с помощью всеобщих понятий, но на основе личного опыта» . Личный опыт уникального живого сознания встречается в философии с техникой философских понятий.

Понимание есть процесс выявления, отыскания смысла, который эксплицируется через понятия. Философия через понимание переходит в свое инобытие, «отчуждается» от самой себя в философию науки, философию искусства, философию религии.

Учение о понимании называется герменевтикой. Сначала она была связана с толкованием изречений пифии, с толкованием поэм Г омера и Г есиода, затем - с толкованием священного Писания (экзегетика). В XIX в. благодаря Шлейермахеру и особенно В. Дильтею она превращается в метод гуманитарных наук. Феноменологическая герменевтика М. Хайдеггера и Г. Гадамера позволила говорить о герменевтике как способе философствования. Но на самом деле герменевтика, как попытка понять и истолковать что-нибудь окончательно, определенно, есть инобытие философии. То же самое, думаю, можно сказать про метафизику и диалектику. Все они имеют целью понимание: понимание мира, бытия, человека в нем, понимание Бога.

Понимание снимается в непонимание, в новое, настоящее, философское непонимание. Сократ говорил: я знаю, что ничего не знаю. Если Сократ знает хотя бы то, что он ничего не знает, то он уже не может ничего не знать. То есть уже что-то знает: то, что ничего не знает. Можно предположить, что Сократ демонстри-

ровал свое незнание потому, что другие и этого не знают, а только делают вид, что знают. То есть этой фразой Сократ как бы иронизирует над своими противниками и показывает свою скромность.

Может быть, Сократ ничего не знает, не понимает, в том смысле, что преодолел понимание, не имеет целью что-то конструировать, сводить концы с концами, рождать знание, понимать. Сократ беспомощно стоит в своем непонимании. И, говорят, мог так простоять целые сутки, не двигаясь с места. Впрочем, некоторые объясняют такую странность Сократа психическим заболеванием, подобным эпилепсии. В.В. Бибихин в некоторых своих книгах пишет об «амехании», этот термин он заимствует у А.В. Ахутина, он означает беспомощность. Это такое состояние, «когда бездонно разнообразное, многоученое, способное, умелое человеческое существо ощущает себя в целом беспомощно неприменимым, взвешенным без опор» . Видимо, в таком состоянии амехании - беспомощности находился Сократ, когда невозможно включить механизм понимания и это пустое действие или бездействие только и приводит к истине.

Итак, сначала непонимание как удивление новичка-дилетанта. Затем понимание как инобытие философии у специалиста-философа. Конечная цель - философское непонимание мыслителя. Философия вернулась в непонимание: «Философия - это возвращение мудрости к началу незнания» .

Возникает вопрос: каково в таком случае место философии в современной общественной жизни? Ю. Хабермас утверждал, что, перестав быть наукой наук, философия уже не может претендовать на роль местоблюстителя. Если главная особенность философии - непонимание, тогда у нее остается два пути. Первый путь - путь сивиллы, пифии, которая «бесноватыми устами несмеянное, неприкрашенное вещает и голос ее простирается на тысячу лет через бога» (Гераклит, фрагмент 75). В таком случае философия замыкается в академических кругах, остается непонятной, невостребованной обществом, а значит, и ненужной.

Второй путь - путь ребенка: «Век - дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле» (Гераклит, фр. 93). Игра в текст, деконструкция характерны для постмодернизма. Но можно предположить третий путь, где философ - это тот, кто обращает внимание на то, что казалось бы всем давно уже понятным, на чем и останав-

А.А. Марчук

ливаться-то не стоит. А философ говорит: «Нет, не понятно, и от того, поймем мы это или нет, очень многое зависит. Поэтому давайте разбираться, давайте решать, а иначе никак».

Философствование большей частью связано с вопрошанием. В философии больше вопросов, чем ответов. Испытывая неудовлетворенность в жизни, человек ищет причины, задается вопросами, нередко находит решения в философских системах или выстраивает «свою философию», определяет понятия, строит картины мира, рационализирует. Например, на вопрос, что такое сущность, можно дать множество определений. Но вряд ли удовлетворит нас хотя бы собственная дефиниция понятия «сущность». Можно уйти от ответа и сказать, что сущность есть неразвитая категория, но вопрос все равно останется и будет стоять. Можно дать вопросу решаться самому, не уходить от решения, а отпустить вопрос: вопрос уже содержит в себе ответ. Когда отпустим вопрос, когда скажем себе, что не понимаем, тогда из злободневного он превратится в жизненно важный. Вопрос может и не решится, но станет целью, «перводвигателем» в терминологии Аристотеля. В.В. Бибихин писал про статус философии: «...философия имеет дело с тем, что непонятно, в отличие от науки, не стремясь всеми силами “представить”. Философия имеет мужество не обязательно представить непредставимое: она оставляет, не представляет - не предоставляет сущее - предоставляет, в смысле оставляет сущему быть тем, что оно есть. От этого бранят философию. Но бранить надо сущее. Философия не виновата: дело не в ней, она просто смеет говорить правду, дело в тайне» .

Движущей силой философии является во-прошание. Философские вопросы всегда сильнее, значительнее, глубже, острее, весомее ответов на них. Философские вопросы стоят тверже, основательнее, чем ответы. Ответы снимаются, преодолеваются другими, новыми ответами и навсегда уходят в небытие. Вопросы же могут на время отойти на второй план, но подзабытые вопросы вдруг зазвучат с новой силой, снова становятся актуальными, обретают новый смысл. Ответы, как правило, однобоки, односторонни. Вопросы поворачиваются к нам с разных сторон, всматриваясь в вопрос, открываешь все новые и новые его стороны, обороты.

Удивляться, сомневаться, спрашивать, тем более о вещах философских, не является

насущной потребностью человека. Философское вопрошание - это особый дар, данный человеку извне. Вопрошает сама философия. Философия спрашивает саму себя без ожидания услышать ответ. Философия вопрошает о Сущем. Спрашивая вместе с философией, приобщаясь к философскому вопрошанию, человек находит в себе то, что есть в нем истинно-сущее.

Философское вопрошание не требует и не ждет ответов. Философское вопрошание и есть сама философская мысль. Мы ищем ответы, потому что боимся мыслить, мы боимся утонуть в безбрежном океане философии. Боимся, потому что не умеем плавать, а чтобы плыть, нужно перестать бояться воды, перестать испытывать страх из-за того, что под ногами не чувствуешь дна. То же самое с умением философствовать. Из страха оказаться в ситуации непонимания, мы сооружаем мировоззренческие системы, строим мыслительные конструкции, схемы, парадигмы. Отгораживаемся ими как дамбами и плотинами. Но никогда не сможем окончательно обезопасить себя от стихии философского во-прошания, которое в любой момент может разрушить самые крепкие стены, обрушиться на нас всей своей мощью и затопить.

Как правило, мы не задаемся вопросами, у нас уже изначально готов окончательный ответ, а вопросы подставляются потом, задним числом в виде постановки проблемы, актуальности и новизны темы. Неудивительно, что наши построения рушатся сами собой на нас же.

Спрашивающий всегда оказывается в более выгодном положении, чем отвечающий. Но философские вопросы следует отличать от глупых, пустых вопросов, от провокационных вопросов, заданных бездумно или с тайным умыслом. Философский вопрос - это, в первую очередь, вопрос к самому себе, он мучает и вдохновляет одновременно, как Эрот у Платона. Философские вопросы величественны, полны, даже переполнены смыслом, многогранны, они меняют человека.

Традиция непонимающей, незнающей философии берет свое начало у древних греческих философов. Ее можно найти в дошедших до нас фрагментах Гераклита: «Природа любит прятаться» (фр. 8); «Тайная гармония лучше явной» (фр. 9). Принцип незнания лежит в основе иронии Сократа и античного скептицизма. Скептицизм нужно понимать не в том смысле, что все подвергается сомнению и следует отказаться

признать возможность достижения истины. Скептицизм означает, что истина как конечная инстанция (точка) философского поиска не существует. Скептицизм происходит от греческого «скептио», что значит всматриваюсь, исследую, изучаю. Непонимающую философию можно обнаружить в экстатическом мистицизме Плотина, выраженную в формуле «Отложи все», а также в апофатическом богословии, в ученом незнании Николая Кузанского. В XX в. традицию непонимающей философии, на мой взгляд, развивал М. Хайдеггер, особенно в период разработки понятия «алетейя» - истина как несокрытость, которое в большей мере означает не полную открытость, ясность, а сокрытие, утаивание.

О том, что понимание основано на непонимании, часто упоминает в своих лекционных курсах В.В. Бибихин. Для него философия может быть представлена как чтение философии, т.е. как принимающее понимание, допущение или обращение внимания. Например, читая фрагменты из поэмы Парменида «О природе»,

В.В. Бибихин прямо говорит, что не понимает этих слов, даже одного слова Парменида не понимает, так что пусть слушатели сами переводят. Это заявляет прекрасный переводчик, филолог и философ, у которого есть удивительная способность вслушиваться в язык (не в греческий или какой-то еще, а в язык вообще).

Философия непосредственно связана с чтением текста. Чтение текста не означает встраивания его в рамки собственной системы, собственного понимания. Бесполезно пытаться прочитать текст объективно, беспристрастно: любая

методика, техника прочтения и извлечения смысла убивает текст. Можно отступить и дать тексту говорить самому, и тогда текст обратится к нам, приглашая на диалог. Однако необходим критерий того, что именно текст открывается нам в своей подлинной жизненной стихии. Понимание текста констатирует: здесь все понятно, пора ставить точку и переходить к чему-то другому. Непонимание задерживает внимание и тем самым стимулирует творческий процесс. Каждое новое прочтение одного и того же текста одним и тем же человеком не будет никогда одинаковым. Поэтому невозможен законченный комментарий текста, так же как невозможна законченная философская система.

Хотя философия и замкнута на себя, вращается постоянно вокруг одних и тех же тем, но каждый круг сознается ею как нечто новое, неповторимое: «Всякая философия должна строиться таким образом, чтобы она оставляла место для неизвестной философии» .

Список литературы

1. Ахутин А.В. Античные начала философии.

СПб.: Наука, 2007. 784 с.

2. Бибихин В.В. Мир. СПб.: Наука, 2007. 431 с.

3. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию: доклады, статьи, философские заметки.

М.: Прогресс, 1992. 416 с.

4. Поппер К.Р. Все люди - философы: Как я понимаю философию; Иммануил Кант - философ Просвещения. М.: КД Либроком, 2009. 101 с.

HOW I DO NOT UNDERSTAND PHILOSOPHY

Alexey A. Marchuk

Borovichi Branch of Novgorod State University;

29, Krasnoarmeyckaya str., Borovichi, Novgorod region, 174440, Russia

This article is an attempt to realize the appointment and specification of Philosophy. It shows that the main sign of Philosophy is astonishment, or incomprehension that distin guishes it from Science, Art and Religion. Philosophy begins with personal experience of astonishment, then it moves to understanding due to the technique of philosophical conceptions, and, finally, it, as a philosophical question, returns to more profound incomprehension. So, the essentials of philosophical question are uncovered.

Key words: philosophy; understanding; astonishment; amehaniya; philosophical question.

Что такое философия? Дисциплина, изучающая наиболее общие существенные характеристики и фундаментальные принципы реальности и познания, бытия человека, отношения человека и мира, – гласит нам русская википедия. Получается, что это наука? Да, в школе бы меня такое определение вполне устроило. Но на втором курсе университета я ознакомилась с работой Мартина Хайдеггера, немецкого философа, которая заставила меня задуматься: а не является ли вопрос «Что такое философия?» - философским.
Люди разного времени, национальности и сфер деятельности пытались дать определение этому явлению – философия. Платон, например, считал, что философия - это уподобление Богу в меру человеческих сил. Он считал, что Бог не философ, он не философствует, он просто знает. Мы, в отличии от него, не знаем. Поэтому и запускается этот таинственный процесс – философствование.
Философствование. Что же это за процесс такой? Снова обратимся мудрецам, на этот раз к немецкому философу Иммануилу Канту. Он считал, что философствование – это выход человека из состояния духовного несовершеннолетия, то есть тот момент, когда человек начинает жить своим умом. То есть философия – это своеобразное просвещение, а философ – человек, который мыслит самостоятельно, способный распоряжаться своей жизнью и несущий ответственность за свой выбор. Получается, если человек психологически зрелый, то человек философствует. Но зачем он это делает?
Человек обращается к философии за знанием. Ища истину, человек начинает философствовать. Будь то это моральная, нравственная сторона или вопрос о создании мира – путь начинается с философии. Например, в своё время из философии выделились физика, биология и психология.
Но путь этот у каждой личности свой. Ведь каждый духовно зрелый человек – личность, с собственной индивидуальностью. И каждый человек, философствуя, формирует свое, индивидуальное мировоззрение, основанное на личной системе ценностей, иначе говоря, на представлениях о “благе” – о том, что для человека “хорошо” или “полезно”, к чему он “должен” стремиться. Иначе говоря, свою собственную философию.
Получается, единой философии нет. Мировоззрений ровно столько, сколько личностей было и есть в этом мире. И именно столько понятий и определений философии существует. Ведь каждый трактует ее по-своему. Такое мнение есть и у меня.
Так что такое философия в моем понимании. Однозначного ответа я дать не могу, определение философии зависит скорее от контекста.
Например, философия в рамках университета, как дисциплина, – это все же наука. Точнее мы изучаем лишь только один раздел философии – метафизика. Он исследует первоначальную природу реальности, мира и бытия. То есть объект изучения присутствует. Мы изучаем вполне конкретные понятия, знакомимся с новым языком, узнаем новые факты, анализируем. Чем не наука?
Но вот в реальности такое определение оказывается очень узким и поверхностным. Это происходит хотя бы потому, что нет одного общего философского стандарта, ибо сколько личностей – столько философий. Что же тогда есть философия в реальности? Как и у большинства людей, у меня возникает ассоциация со словом «мировоззрение». И наверное, это одно из самых понятных и точных определений философии. Ведь если подумать, из чего состоит философия? Из взглядов, мнений, принципов. Они определяют наше виденье, нашу картину мира. С помощью мировоззрения человек может найти свое место в мире. В конечном счете, мировоззрение создает жизненный путь человека, придает его жизни осмысленность и целенаправленность.
Но, опять же, не любое мировоззрение – философское. Все же, с какой стороны не посмотри, а философия – нечто рациональное, основанное на каких-либо принципах, например, на банальной логике, отличное от иррационального, то есть от сверхъестественного. Именно рациональное суждение отличает философское мировоззрение от мифологического и религиозного. Ярким примером является философия религий. С одной стороны, она основана на сверхъестественном. Но, она не вытекает из религии, она ее изучает, анализирует как часть духовного мира человека. То есть философия даже иррациональное может превратить в нечто рациональное.
Получается, главное в философии - способность умозаключать и рассуждать, а так же совершать поступки в соответствии со своими понятиями и размышлениями. Рассуждая, человек порождает свободу ума, которая ведет к свободе личности. Живя в соответствии со своими мыслями, человек берет ответственность. Философствуя, человек становится личностью. Если человек не философствует, он удобен для других. Он живет под указания других, по чужим навязанным ценностям. Особенно это хорошо для властей и государства, ибо управлять едино мыслящими массами с одинаковыми ценностями легко, им просто угодить. Но в итоге, государство развивается однобоко.
Поэтому, для меня философия – это инструмент формирования личности. Философствование наделяет человека мудростью, которая является одной из высших добродетелей. И именно она сеет остальные добродетели, такие как мужество, справедливость, умеренность, доброта, скромность. Продолжать можно бесконечно. И, если придерживаться мнению Аристотеля, именно добродетели делают человека счастливым.
Философия – это мудрый путь к счастью. Он долгий и тернистый и пролегает где-то в глубинах человеческой души. Универсального рецепта счастья не существует, иначе мудрецы давно бы его вычислили. Но философствуя, каждый найдет свой секрет.