Как атаман матвей платов наполеона чуть не поймал. В

О владении пикой казаками и легкой кавалерией в период Отечественной войны 1812 года и заграничного похода русской армии.

Пика интересное и грозное оружие. Она просуществовала практически до конца, службы кавалерии. От нее отказывались, её возвращали в строй. С пикой связано много ратных подвигов донских казаков.
«Дончиха» - так ласково называли наши предки это простое с виду, но грозное оружие.
Пика зачастую оставалась единственным оружием донского казака - ополченца. Выступая в поход, казак ополченец зачастую имел пику, как единственное оружие. А всё остальное он добывал в бою. При сборе ополчения войсковое правительство издало такой циркуляр. «приказать станичным правителям, найти пильщиков и столяров или плотников, делать ратовья, а в кузницах готовить дротики, каковыми и снабдить каждого, кто не имеет при себе онных с тем, чтобы ни один не мог остаться без оружия, а затем остатки хранить под присмотром станичных правителей.» Денисов в своей истории кавалерии указывал, что пики составляют главное оружие донских казаков. Полковой командир Денисов вспоминает «Весь полк, с отменную храбростью, ударил в скачущего неприятеля, опрокинул и погнал. Я неразлучно был с ними и в глазах многих убил дротиком одного турчанина … Мне дали дротик и я поскакал вперед. Турки оправились и погнали нас, а после опять казаки их опрокинули. Счастье переменилось раза три … Я убил еще двух турок, из которых видел одного в сильных конвульсиях боровшегося со смертью. С того времени, весьма возненавидел дротик и уже никогда не имел его во время сражений».

Шевалье де Брак в своей знаменитой книге «Аванпосты легкой кавалерии» - пишет следующее.
В. Могущественное ли оружіе — пика?
О. Пика—это холодное оружіе, производящее самое сильное нравственное впечатлѢніе, а удары ея смертельны.
В. Долженъ ли кавалеристъ употреблять на войнѢ свою пику такъ, какъ предписываеть уставъ?
О. НѢтъ. Общее нравило: всадникъ долженъ разсматриваться какъ центръ круга, описываемаго его оружіемъ. Пикинеръ дол-женъ колотъ только на переднемъ полукругѢ; задній же долженъ прикрываться одними отбивами.
В. Почему?
О. Уколы бываютъ вѢрны толъко тогда, когда ногти руки, дѢй-ствующей пикой, обращены вверхъ, и когда предплечіе и корпусъ удерживаютъ оружіе въ надлежащемъ направленіи. Если эти два необходимыя условія не соблюдены, то не слѢдуетъ пробовать уко-ловъ, которые очень легко могли бы быть отбиты непріятелемъ и дали бы ему возможность обезоружить всадника; эти удары на удачу по меньшей мѢрѢ — безполезны; а на войнѢ безполезность однозначаща съ невѢжеством и опасностью.
В. Какимъ же ударамъ вы отдаете въ дѢлѢ преимущество?
О. "Прямо" — "на право" и "на лѢво—коли"; "на право" и "на лѢво—пѢхоту коли"; "на право"—"на лѢво" и "кругомъ—отбей".
В. А если непріятельскій всадникъ преслѢдуетъ и близко насѢ-даетъ на васъ?
О. Употребите противъ него "на право"—"на лѢво" или "кру-гомъ отбей"; отбивы эти, употребленные правильно, могутъ нанести непріятелю большой вредъ.
Въ самомъ дѢлѢ, ударъ не можетъ миновать человѢка или го- ловы лошади, а тяжесть оружія удваиваетъ его силу; онъ опроки-дываетъ человѢка и мгновенно останавливаетъ ударенную лошадь.
Я видѢлъ сотни примѢровъ этого; изъ нихъ приведу случай съ неустрашимымъ капитаномъ Бро (нынѢ командиръ 1-го уланскаго нолка). Подъ Эйлау, въ одной изъ нашихъ атакъ на казаковъ, онъ уже думалъ уложить одного изъ нихъ, взявъ его съ лѢвой стороны, при чемъ казакъ держалъ пику "впередъ на право"; но вдругъ, приподнявшись на стременахъ, казакъ быстро сдѢлалъ "кругомъ отбей", и сбросилъ капитана на землю; его лошадь была зята и онъ бы подвергся той же участи, еслибъ не смѢлая атака эскадроннаго командира Гюло (Hulot) командовавшаго тогда 7--мъ конно-егерскимъ полкомъ. Я присутствовалъ при перевязкѢ капитана; плечо его было разсѢчено, какъ сабельнымъ ударомъ.
МнѢ случалось видѢть старыхъ казаковъ, атакованныхъ нашими кавалеристами съ короткимъ оружіемъ, которые, остановившись противъ нихъ, хладнокровно выжидали нападенія, держа конецъ пики не прямо, такъ какъ при рѢшительной атакѢ, онъ могъ быть отбитъ, и тогда они погибли, а впередъ на право, такъ, какъ въ первомъ движеніи — въ "отбей на лѢво"; затѢмъ, отразивъ аттаку отбивомъ на лѢво и отведя этимъ движеніемъ аттакующаго, сами увертывались на лѢво и могли, въ свою очередь, нападать на врага съ лѢвой его стороны.»
В отношении пики можно сказать и следующее - в ту пору во всех армиях появились уланы. Само слово заимствовано из тюркских языков, звучит как «оглан», « молодец - удалец - юноша». У тюркских народов, юноши составляли основу легкой маневренной кавалерии, вооруженной пиками. Подобные соединения появились первыми у поляков, и распространились практически во всех армиях Европы. Были уланы и в русской армии. Но пика давалась русским кавалеристам, тяжело. Князь Багратион, так писал о действии пикой - «Что, касается пики, то надобно уметь черезвычайно ловко пользоватья ею, чтобы она была полезна, в противном случае она только спутает его … для действия пикой нужно быть одетым, как можно легче и удобнее, без затяжки и натяжки, одетым, как наши бесцеремонные казаки».
В отличии от кавалеристов, казачья пика, не имела флюгера, и пробивала противника насквозь. Потому современники отмечали, что казак, пробив пикой противника, предпочитал далее действовать саблей и пистолетом.

Чтобы как-то защитить себя от удара пикой, французкие кавалеристы, стали применять плащь - скатку, одевая его через плечо. Барон де Марбо, в своих мемуарах описывает случай смертельного удара пикой. «Я потерял несколько человек, и мой первый эскадронный начальник г-н Позак, был ранен ударом копья в грудь, потому что не счел нужным защитить её, как этого требовали правила, скаткой из кавалеристского плаща».
Надо сказать, что и скатка из шинели у русской пехоты, служила той же цели, защиты от удара штыком.
Наиболее грозным противником казаков на поле боя наполеоновских войн, были польские уланы. Польская кавалерия, во все времена своего существования была грозным соперником казаков. Наряду с венграми и анатолийской конницей османов, поляки считались лучшей конницей Европы. Более того, в отличии от европейских кавалеристов, которые с 16 века, более стреляли с коня нежели атаковали холодным оружием, поляки имели давнюю традицию использования пики в бою, причем именно против степных всадников, казаков и татар. Причем поляки, отлично бились пикой в сомкнутом строю и в индивидуальной схватке.
После раздела Польши, оскорбленные в своих национальных чувствах, польские кавалеристы стали покидать Родину и поступать на службу к французам. Первый польский кавалерийский полк, был создан еще в 1798 году. Одно из самых знаменитых военных подразделений польских улан, назывался «Легион Вислы». Действуя против ненавистных пруссаков, в первом же бою, два эскадрона улан, опрокинули, рассеяли и поубивали пиками 1400 пруссаков, взяв 4 орудия и 830 пленных. Потеряв при этом, 7 убитых, 15 раненых.

Если казачья пика времен наполеоновских войн, достигала в длину 4 метров, то польская уланская пика была куда короче. Около 3 метров. На конце пики был закреплен флюгер.
В романе С.Жеромского «Пепел» описывается система подготовки польских улан. «Молодой пан Кшништоф Цедро, «очень ловко выделывал ею, вольты и пируэты, и в схватках обнаружил хорошую выучку. В горах окружавших Сарагосу, он прежде всего научился на всем скаку поддевать на пику простых мужиков, а теперь упражнялся в борьбе с регулярной конницей. Под Туделой, он научился у своего ментора Гайкося, еще только самым трудным ударам нападения, ударам, па ле мулине (вращая волчком), наносимым сверху над головой, когда солдат между пальцами легко держит пику и вся сила удара сосредотачивается в одном указательном пальце. Это были молниеносные легкие удары в лицо, переносицу, в горло врагу, вернее врагам. Гайкосю, каждый день, предоставлялась возможность раздавать эти «щелчки» в окружении неприятеля. Для того, чтобы поучиться, попрактиковаться и показать пример, он вдвоем или втроем бросались в самую гущу испанской конницы, гверильясов или регулярной пехоты, сразу же после залпа, когда те еще не успевали перезарядить ружья. На своих татарских конях уланы врезались на всем скаку в толпу испанцев. Они не боялись ни штыка ни сабли. Искусство боя с противником, который в сто раз превосходил их численностью, заключалась в том, чтобы достать испанца острием пики и на расстоянии шести локтей от своей груди сокрушить его. Испанский солдат, чтобы нанести удар, должен был приблизиться на три шага. Свистел значок пики, сверкало её острие и вскоре улан расчищал себе круг. Около трех всадников получалось три свободных круга, а первый порыв играл такую же роль, как первая брешь в крепостной стене. Под Туделой в это время можно было наблюдать в это время поистине небывалые картины. Батальоны испанской пехоты и эскадроны конницы, как ватага ребятишек, бросались в рассыпную перед горсточкой улан мчавшихся на них во весь опор.»

Французы быстро поняли преимущество пики, так Жомини писал - «Всем известно огромное преимущество пики. Несомненно в небольших столкновениях вооруженные пиками уланы не будут более эффективными чем гусары, но при атаке в шеренге дело принимает совсем другой оборот. Как много храбрых кавалеристов стали жертвами предубеждения, которое они имели в отношении пики …»
Так сомнения в отношении пики, посещали французов и при формировании гвардейского полка шеволежеров, состоящего из польских дворян и даже имевшего в своём составе литовских татар - мусульман.

Но после состязания которое состоялось в Вене и в котором один шеволежер, победил с помощью пики двух драгун.
Сначала пики в этом полку, раздавали всем. Затем пики оставили только у первой шеренги. Французы считали, что в атаках строем, пика эффективней, поскольку обеспечивает первый удар конницы. Саблю же считали эффективней для боя в «свалке». Это собственно вполне соответствует выше описанной тактике донцов. Первый удар пикой, затем пика оставляется и в ход идет другое оружие. Если же пику не считали нужным бросать, то ей наносили секущие удары (см. Аванпосты легкой кавалерии шевалье де Брака). Во время кампании в России, поляки оценили длину казачьих пик, но посчитали что, ими труднее драться в ближнем бою. Очевидно, что фланкировка четырех метровой пикой, представляется затруднительной. Зато она великолепно подходит, для секущих ударов острием, и ударов подтоком.
Надо отметить что, и другие народы пытались создать уланские полки. Так голландские уланы, отличились тем, что были постоянными и несчастными жертвами донцов, которые устроили за ними настоящую охоту. Их неуклюжесть и общая неспособность от природы к конному бою, сделали их желанной добычей степных всадников. Дошло до того, что польские уланы отдавали им свои плащи, дабы казаки думали что, перед ними грозные поляки.
Доказательством того, что польская пика была грозным оружием, служит пример дела при Рейхенбахе, во время заграничного похода русской армии. Поляки последовательно сбили, два драгунских и два уланских эскадрона, русский уланский полк, полк малороссийских казаков, перестроившись в две линии на галопе, сбили русских гусар, соединившись вместе с конными егерями и мамелюками выбили за вторую линию русских гусар и кирасир.

Вооружались пиками и литовские татары перешедшие на службу к Наполеону, так нам известен первый эскадрон литовско - татарской кавалерии под командованием Мустафы Мурзы Ахметовича.

Но первые стычки донцов с поляками, все же показал преимущество донцов над поляками. Надо сказать что, эти стычки носили не характер регулярного кавалерийского боя, а удары из засад и удары в разомкнутом строю. Находясь в Москве Наполеон, остро чувствовал необходимость в частях аналогичных казакам, и слал требования о создании польских казаков. О таких казаках «крокусах» я уже рассказывал в своих публикациях, и возможно мы к ним еще вернемся.
Причины в которых кроется более искусное владение оружием и пикой в частности, кроется еще и в том, что казак по словам Наполеона, « рожден на коне, вырос среди гражданских войн, и на равнине представляет собой тоже самое что,бедуин в пустыне».
Т.е. простая фланкировка пикой, не могла заменить искусство владения конем, сопряженное с владением оружием. Вот отрывок воспоминания казака, «Мерин был у меня добрый из отцовского дома, голоса моего слушал, чуть только поравнялся с французом, метнул коня в сторону, да как крикну, тпру! Он уперся всеми четырьмя ногами. Отнес я пику в сторону, да как махну ею наотмашь - прямо угодил в генеральское брюхо, так и просадил его насквосзь.»

Надо отметить еще одну степную привычку казаков при бое пикой. Степные всадники, как известно хорошие джигиты, и могли делать уклоны, на коне в любую сторону, падать лошади на спину навзничь, скашиваться, делать обрывы.

Потому удары пикой наносили в пах, там где тело человека, соединяется с седлом. В большинстве случаев удар приходился в цель. Денис Давыдов, описывая мучения пленного французского офицера, взятого при Эйлау, говорил что, более всего он мучился от удара пикой в пах. Такая рана, даже не будучи смертельной, уже не позволяла врагу вести конный бой.
В заключении хочется сказать, что победой в наполеоновских войнах, наши предки обязаны прежде всего пике «дончихе» и конечно мастерскому владению ей.
Это наглядно показал казак Землянухин, во время своего визита в Лондон, где он поразил чопорных англичан, искусной джигитовкой и самое главное раскладной пикой дончихой.

Слава донским казакам!

Он, конечно, откровенен, настолько откровенен, насколько может быть откровенен человек, которому безразлична судьба лошади и лошадей. Но обратимся к тому, что нам известно очень хорошо. Наполеон вторгся в Россию, к примеру, имея около полумиллиона лошадей. Это не только кавалерия. Разумеется, тут и обозы, и патронные, и орудийные, и провиантские фуры и лошади артиллерии и еще множество служб. К концу войны у него едва оставалось, несмотря на все постоянные обновления и прибытия лошадей из Франции, Италии и Польши, около тридцати тысяч лошадей. Примерно такие же цифры в русской армии: около полумиллиона в начале войны и несколько десятков тысяч в конце. В переводе с языка скучных цифр истории - это означает, что дороги и поля России были завалены миллионом лошадиных трупов, и лишь немногая часть из этих лошадей была убита в боях. Большинство лошадей, пораженные лишаями, вшами, чесоткой, мокрецами, страшными гноящимися ранами от плохо подогнанных седел и сбруи, умирали долго и мучительно под снегом, дождями в непролазной грязи. Ведь война состоит, в основном, из походов по грязи, биваков грязи и тому подобных не романтических подробностей. Хотя и боевые потери тоже были огромны и страшны.

"Лошадь - это враг, если она везет врага и строевой приказ великой армии совершенно однозначен: пулями и картечью по лошадям, в первую очередь по лошадям. Они - лучшая мишень, чем их всадники. Мне жаль их, конечно, но буду откровенен: при Йене мои гринодеры шли в атаку, путаясь в лошадиных кишках. Перед ними лежали тысячи поверженных лошадей русской кавалерии. Смерть этих лошадей была смертью кавалерии, которая поимела наглость называть себя лучшей в Европе, и я был в восторге. Лошадям нет дела до Франции, лошадям нет дела до меня, лошади не имеют родины и не хотят за нее сражаться. Впрочем, иногда мне становиться не по себе от их взгляда.

Название: Военная библиотека. В 16-ти томах
Место издания: Санкт-Петербург
Издательство: Типография товарищества "Общественная польза"
Год: 1871-1872
Страниц: более 10000
Формат: djvu, pdf
Размер: 171.16 MB (1-8), 296.03 МВ (9-16)

Серия переводных и оригинальных сочинений по военному делу, изданная в 16 т. (СПб., 1871-76); в переводах и редакции принимали участие Станкевич, Риттер, Леер, Тотлебон, Циммерман, Драгомиров, Пузыревский и др. Эта Военная библиотека была разослана в полковые и штабные библиотеки и в настоящее время не утратила своего исторического значения.

T. I. Опыт критико-исторического исследования законов искусства и ведения войны. Г. А. Леера, ч. I и II. О звании генерала Л. Дюра-Лассаль; ч. III. Саперные работы в поле. Руководство для офицеров и унтер-офицеров полевых войск.

T. II. Ч. I. Тактика. В. Рюстова. Ч. II. Сборник боевых наставлений и приказов. Ч. III. Опыт руководства для подготовки частей к бою. Ч. IV. Обучение роты для боя. Извлечения из сочинения прусского майора Кампе.

Т. III. Ч. I. История и тактика кавалерии. Нолана. Ч. II. Об употреблены полевой артиллерии в совокупности с другими родами оружия. Ч. III. Употребление артиллерии в полевой войне. Ч. IV. О глазомерной оценке расстояний. Ч. V. О средствах к установлению правильного взгляда на свойства огнестрельного оружия. В. Шкляревич. Ч. VI. Предисловие к сборнику инструкций, данных войскам Прусского гвардейского корпуса герцогом Карлом Мекленбург-Стрелицким. (С 1815 до 1837 г.). Ч. VII. Сущность военных учреждений. Сочинение маршала Мармона (в 4 ч.). Ч. VIII. Приказы для образования войск к полевой службе и для больших учений войск. Перев. с нем.

T. IV. Ч. I. Правила, мысли и мнения Наполеона о военном искусстве, военной истории и военном деле. Ф. Каузлера. Ч. II. артиллерия в поле. Примеры. Ч. III. О технических работах и применении их к тактике. Готце. Ч. IV. Об употреблены и снаряжены конно-пионеров. Бруннера. Ч. V. рекогносцировка местности, как упражнение в мирное время. Сакена.

ТТ. V и VI. Описание обороны г. Севастополя. Составленного под руководством генерала Тотлебена.

T. VII. Ч. 1. Публичные лекции о войне 1870 г. Г. А. Леера. Ч. II. Исследования о местности. Соч. бар. Вальдштеттен. Ч. Ш. О пехоте в рассыпном строю (тактика звена) и бой за местного предметы. Капитан Хефнера. С нем. Ч. IV. Употребление артиллерии в полевой войне. Соч. Тауберта.

T. VIII. Ч. I. Организация, вооружение и употребление кавалерии на войне. Г. Денисона млад. Ч. II. Аванпосты легкой кавалерии. Ф. де-Брака. Ч. III. Теория большой войны при помощи малой или партизанской и с участием ландвера. Ч. IV. Несколько кавалерийских вопросов. В. Зигманна. Ч. V. Соображения относительно управления кавалерией в бою. Полковника Коломба. Ч. VI. Кавалерия и её вооружение со времени войны 1870 г. Капитан Белье и Лагюра.

ТТ. IX и X. Борьба Австрии против Пруссии и Италии в 1866 г. (в 2 ч.). Составленного военно-историческим отделом Австрийского Генерального штаба.

T. XI. Ч. 1. Война 1866 г. Ч. II. Упражнения для командования войсками на войне. Верди дю-Вернуа. Ч. III. Обучение Прусского пехотного батальона для боя. Соч. ф.-Кесселя. Ч. IV. О прусской пехоте 1869 г.

T. XII. Ч. I. Жизнь Зейдлица. Соч. ф.-Энзе. Ч. II. Прусская кавалерия в кампанию 1866 г. полковника ф.-Бессера. Ч. III. Прикладная тактика. Г. Перицониуса.

Т. ХIII. Устав о службе армий в поле. К. Савуа.

T. XIV. Ч. I – тоже (окончание устава). Ч. V. Вопрос о скорострельных пушках, обсужденный на двух беседах IV отделения Русского технического общества. Ч. III. Краткая история артиллерии и ручного оружия. Ч. IV. Ответственность на войне. Ч. V. Прусская инструкция артиллерийского парка. Ч. VI. Употребление артиллерии при атаке и обороне крепостей. Ф.-Тауберта. Ч. VII. Тактика будущая.

Тт. XV и XVI. История пехоты. Соч. В. Рюстова.

Казачество, как часть российской армии, принимало активное участие в наполеоновских войнах. Особенно ярко это проявилось в Отечественной войне 1812 года, двухсот летний юбилей которой мы отмечаем в этом году. Около 100 тысяч казаков сражалось с наполеоновской армией. Солдаты, офицеры, генералы и маршалы этой армии оставили довольно обширные воспоминания о Русской компании, писались они в разное время и, безусловно, с желанием, что-то приукрасить, что-то добавить, а что-то недоговорить. Такова природа мемуаров и относиться к ним надо осторожно и вдумчиво. Но тот факт, что практически во всех мемуарах участников наполеоновской армии упоминаются казачьи войска, упоминаются чаще и эмоциональнее, чем любые другие формирования русской армии, остается фактом. Наша работа посвящена восприятию и впечатлению, которые наложили казаки на солдат и офицеров армии Наполеона.

Изначально было бы правильно дать слово самому французскому императору: «Русские ценят обученный полк казаков наравне с тремя необученными. В этих полках ничто не стоит внимания, кроме самого казака: он хорошо сложен, силен, ловок, сметлив, хороший кавалерист и неутомим. Он рожден на коне, вырос среди гражданских войн и на равнине представляет собой то же самое, что бедуин в пустыне, что горный житель в Альпах. Он никогда не живет в доме, не спит в постели и на заходе солнца меняет место ночлега, чтобы не проводить ночь в месте, где он мог быть замечен неприятелем». (Наполеон. Избранные произведения. Стр. 659). Безусловно, император от того впечатления, которое произвели на него казаки в России, решил что эти люди сделаны из особого материала, отсюда и его во многом справедливые выводы.

Диктуя свои мемуары на Святой Елене, Наполеон и тут не забыл казаков, он вспоминал: «Русские, покидая Москву увезли всех детей обоего пола старше семи лет, так что осталось небольшое количество детей меньшего возраста. Детей поместили в особом отделении, а больницу приготовили для французских больных, которых нельзя было перевозить. Выбрали это помещение в надежде, что казаки, скорее его пощадят, если бы армии пришлось внезапно покинуть Москву (Мемориал Святой Елены. Т.2, стр. 175).

Казаки так же упоминаются в знаменитых Максимах Наполеона №№ 239 и 246:

CCXXXIX. Я нашел превосходство русской армии только в том, что касается регулярной кавалерии: казаков же легко рассеять. CCXLVI. Если бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков. (Наполеон Бонапарт. Путь к империи. Стр. 449-450). Интересно, что в последнем максиме Наполеон ассоциирует казаков со всем российским государством.

Наполеону так же приписывают крылатое выражение: «Счастлив полководец, у которого есть казаки. Была бы у меня армия из одних казаков, я покорил бы всю Европу», но документального подтверждения этому высказыванию нами не установлено.

Из вышесказанного можно сделать простой вывод, Наполеон очень высоко ценил казака как солдата, при этом негативно оценивал тактические действия казаков в сомкнутом строю. Но в том то и дело, что казаки как раз и не претендовали только на такую тактику, их многообразные тактические приемы определялись, прежде всего, задачами, возложенными на казаков в Российской армии. А вот эти задачи были выполнены блестяще, что французский император сам и подтверждает.

Теперь обратимся к непосредственным воспоминаниям солдат и офицеров французской армии. Конечно, казачьи формирования были знакомы в Европе еще со времен Петра I и Семилетней войны. Французы впервые столкнулись с казаками во время Итальянского похода А.В.Суворова в 1799 году и тогда уже появилось множество различных изображений казаков, главным образом показывающих их кровожадными вампирами. В 1805-1807 годах казаки так же воевали с французской армией. В этом отношении представляют интерес одни из лучших мемуаров наполеоновского времени, мемуары барона де Марбо. Вот его воспоминания о битве при Прейсеш Эйлау 8 февраля 1807 года: «Он (Наполеон) приказал маршалу Ожеро отправить к ним (окруженный 14 линейный полк) офицера с приказом покинуть позицию… Было почти невозможно выполнить волю императора, потому что множество казаков отделяло нас от 14 линейного полка». И далее: «Тысячи казаков в беспорядке бродили по равнине. Первые из них заметив меня действовали подобно охотникам на облаве, когда видя кролика они сообщают друг другу о его присутствии криками «На вас! На вас!..». Но ни один из этих казаков не попытался меня остановить, прежде всего из за огромной скорости моего движения, а вероятно из за того, что их было очень много, и поэтому каждый думал, что я не смогу ускакать от его товарищей, которые стоят немного дальше» (Марбо. Стр.208-209). Из этих воспоминаний хорошо видно, что именно казаки контролировали поле Эйлау несмотря наличие легкой французской кавалерии.

Впереди был 1812 год. Именно в этот славный год казачьи части завоевали бессмертную славу защитников земли Русской. Постараемся по возможности в хронологическом порядке изложить многочисленные упоминания участников этих событий со стороны армии Наполеона, которые они оставили о казаках. Конечно, мы приводим далеко не все упоминания, часть их просто еще не обнаружена, да и объем нашей работы позволяет привести только самые характерные эпизоды из встреч наполеоновских солдат с казаками.

Первые (и наверняка последние) кого встретили французы при вступлении в Россию, были казаки. «Как только настала ночь, он (Наполеон) отправился к реке (Неман). Прежде всех ее переехали в лодке несколько саперов. Изумленные они пристали к русскому берегу и высадились на него без всяких препятствий. Там они нашли мир, война же была только на их стороне. Однако к ним скоро подъехал простой казачий офицер, командующий патрулем. Он был один и, казалось, думал, что мир не был нарушен. По-видимому, он не знал, что перед ним находится вся вооруженная армия Наполеона. Он спросил у этих чужестранцев, кто они такие? Французы! — последовал ответ. — Что вам нужно — осведомился русский офицер, — и зачем вы пришли в Россию? — Один из саперов возразил ему резко: — Воевать с Вами! Взять Вильно, освободить Польшу!… Казак удалился и исчез в лесу…» (Сегюр, стр. 42). Так началось эта война, а вместе с ней и отступление русской армии. Интересен тот факт, что по другим воспоминаниям казачий офицер разговаривал с французами на хорошем французском языке.

«На этом длинном пути только раз нас потревожили казаки. В одну из коротких ночей самой жаркой летней поры вдруг раздалась тревога. «Русские!». Давно уже не встречая врага мы считали себя в безопасности… Не слышно было ни выстрела, ни крика: все думали, что тревога ложная. Однако оказалось не совсем так. В получасе пути впереди нашего лагеря казачий разъезд окружил пикет из 40 польских гусар с офицером, захватив его целиком — людей и лошадей, — и угнал с собой, так что на другое утро, проходя мимо этого места, мы догадались по следам, что здесь произошло».(Г.Росс. стр. 41). Учитывая очень высокую боеспособность поляков, особенно в начале войны, можно только удивляется, как казаки смогли относительно бесшумно взять в плен 40 человек.

«Император созвал совет, на котором обсуждался вопрос о том, куда идти — на Петербург или на Москву, или же остановиться, организоваться в Польше, устроить продовольственные магазины и прежде, нежели идти далее, уничтожить русскую армию, возвращавшуюся с турецкой границы. Была сделана попытка войти в сношение с казаками, которым подали надежду на образование независимого государства. Ответ получился неопределенный, уклончивый, даже отрицательный. Казаки дали понять, что они не видели никакой выгоды уйти из-под русского владычества, чтобы подпасть под власть Наполеона, от которого они могли ожидать не столько свободы, сколько деспотизма» (Из записок барона Дедема). Трудно себе представить, что казаки могли вести переговоры с Наполеоном с сепаратистскими надеждами, оставим эти измышления на совести автора, но в любом случае о сотрудничества с Наполеоном не могло быть никакой речи.

Русская армия продолжает отступать и казаки блестяще играли роль арьергарда. «Неприятельский арьергард занимал свои позиции, но после довольно оживленного боя эвакуировал их. Отряд моего брата вступил в Вязьму вперемежку с егерями. Город уже горел в нескольких пунктах. Брат мой видел, как казаки зажигают горючие материалы, и нашел эти материалы в различных местах, где пожар начался до того, как из города ушли последние казаки» (Коленкур стр. 123). Еще одно высказывание Коленкура. «Прямым путем не доходило ничего. Наши переходы были слишком большими и быстрыми, а наша слишком истомленная кавалерия не могла высылать разведочные отряды и даже фланговые патрули. Таким образом, император чаще всего не знал, что происходит в двух лье от него. Но какую бы цену ни придавали захвату пленных, захватить их не удавалось. Сторожевое охранение у казаков было лучше, чем у нас; их лошади, пользовавшиеся лучшим уходом, чем наши, оказывались более выносливыми при атаке, казаки нападали только при удобном случае и никогда не ввязывались в бой. (Коленкур стр. 125) Все же французам удалось захватить в плен одного казака вместе с крепостным негром и вот какую характеристику ему дает Коленкур: «Император велел подойти казаку, которого держали в стороне, пока допрашивали негра. Это был брюнет пяти футов ростом, с живыми глазами, открытым и неглупым лицом, серьезный на вид; ему можно было дать от 30 до 36 лет; казалось, он был очень огорчен тем, что попал в плен, а в особенности тем, что потерял свою лошадь. Император приказал мне дать ему лошадь из императорской конюшни» (Коленкур стр. 127). По другим воспоминаниям: «Если мы приходили в деревню или хутор, мы находили их в огне. Казаки покидали их, лишь поджегши, опустошив все, что не могли унести с собой, разбив бочки с пивом и овсяной водкой, которая в большом количестве потребляется в этой стране» (Французы в России, т. 1, Комб, стр. 112). Кроме небольших арьергардных стычек казаки учувствовали в крупных боях. «Маршал Даву,…пришел в Минск в таком положении, при котором едва ли мог бы устоять против энергичной атаки превосходящего в силах Багратиона, особенно если многочисленная русская кавалерия, одержавшая столь значительные успехи при Мире над авангардом короля Вестфальского, не допустила последнего подать помощь Даву» (Брандт, стр. 30). Офицер молодой гвардии Брандт говорит о сражении при Мире, где казаки в двух серьезных боях разбили польских кавалеристов.

В Бородинском сражении хорошо известна атака казаков Платова во фланг и тыл наполеоновской армии, эта атака помогла Кутузову перегруппировать свои части в центре и на левом фланге. «Внимание вице-короля сосредоточивалось на центре, когда сильное движение неприятельской кавалерии, направленное на его левый фланг, привлекло его туда. Генерал Дельзон, которому уже с утра угрожала эта кавалерия, построил свою первую бригаду в каре налево от Бородино: несколько раз ему грозила атака, но неприятель, видя, что не сможет его поколебать, напал на наш крайний левый фланг и неожиданно ударил на нашу легкую кавалерию под командой графа Орнано и на минуту привел ее в замешательство, потом напал на кроатов, которые и отразили его сильным огнем. Находившийся недалеко принц стал в середине каре, образованного 84-м полком под командой полковника Пего: он уже готовился двинуть его, когда казаки в свою очередь были отбиты и, пустившись в бегство, освободили наше левое крыло; тогда был восстановлен полный порядок» (Французы в России, т. 1, Лабом, стр. 132). Другое воспоминание о действиях казаков в Бородинском сражении. «Казаки, по своему обыкновению, расступились в стороны, чтобы оставить свободным поле битвы. Видя нашу твердость, неприятель начал колебаться; он не осмелился произвести атаку и выполнил повзводно шагом полуоборот с такою правильностью, как будто дело происходило на маневрах на Марсовом поле. Казаки бросились в промежуток, как стая свирепых волков, и с не большим порядком. Чтобы сдержать их, выслали значительное количество стрелков» (Французы в России, т.1, Комб, стр. 146). Как видно из приведенного казаки устроили большой беспорядок во французском тылу, пасынку Наполеона Евгению Богарне пришлось прятаться от казаков в каре пехоты. Но, главное, Кутузовым было выиграно время.

После Бородинского сражения русская армия продолжала отступать, а казаки продолжали донимать французскую армию. «Небольшой запас муки, имевшийся в армии, скоро был съеден. Раненые остались при конине, картофеле и капусте из которых им варили суп. Скоро и эта пища иссякла, а проезду наших обозов мешали казаки, наводнявшие дороги» (Французы в России, т. 1, Ларрей, стр. 164).

При вступлении в Москву французы захватили стадо быков, но предприимчивость казаков и здесь не имело границ. «Вследствие этого (временное перемирие) король приказал мне избегать всяких стычек. Мы вместе с русскими разделили между собой огромное стадо прекрасных быков, которое захватили мои солдаты. Казаки сказали, что это стадо принадлежит им и что им нечем будет поужинать, если мы не отдадим часть его назад. Они говорили, что не заботятся о завтрашнем дне и что пятнадцати быков с них будет достаточно. Я велел возвратить им двадцать два быка, и они, казалось, были очень довольны. Скрытая радость промелькнула на их лицах, и их лукавая усмешка ясно говорила об их надежде хорошенько наказать нас за наше вступление в Москву» (Французы в России, т.1, Дедем, стр. 196).

В период нахождения наполеоновской армии в Москве казаки постоянно нападали на передовые французские отряды и курьеров с почтой. «Единственные неприятельские войска, с которыми мы приходили в соприкосновение, были казаки; как ни желал император раздобыть нескольких пленных, чтобы получить какие-либо сведения об армии, нам при стычках не удавалось их захватить» (Коленкур, стр. 167). «Тогда как в нашем штабе мечтали о переговорах и о мире, казаки нападали на наших фуражиров и каждый день захватывали их почти у самых ворот города. Они появились также между Можайском и Москвой. Несколько человек, ехавших в одиночку, подверглись преследованию, а некоторые были захвачены казаками; один раз эстафета опоздала на 15 часов, что крайне взволновало императора» (Коленкур, стр. 174). «В один прекрасный день, насколько я помню, 12 октября, - русскими была захвачена эстафета, направлявшаяся в Париж. Та же участь постигла на следующий день эстафету из Парижа. К счастью, это были единственные эстафеты, потерянные нами за все время кампании. Многие эстафеты запаздывали, но благодаря расторопности людей, которым было поручено это дело, почте удавалось спастись от активности русских партизан. Казаки до такой степени не понимали значения этой корреспонденции, что, вскрыв в поисках денег почтовые сумки и находившиеся в них портфели, они побросали на землю бумаги, многие из которых были потом найдены» (Коленкур, стр. 186).

Казаки были заняты и более серьезными делами. «Когда я вернулся, Его Величество был верхом. Он приказал мне направить эту кавалерию к редуту перед Москвой на Можайской дороге. Эти полки возвратились вечером. Его Величество возвратился также в пять часов. Причиной этого передвижения были казаки, которые в двадцати километрах от Москвы напали на отряд с артиллерийскими повозками, возвращавшимися с фуражировки из Смоленска. Казаки с двух концов подожгли деревню, взорвали пятнадцать повозок, захватили в плен пятьдесят канониров и солдат обоза; трое из них ускользнули и явились рассказать об этом событии. В тот же день был взят авангард генерала Ланюсса в сто шестьдесят человек, шедший из Смоленска» (Французы в России, т. 2, Кастеллан, стр.69). «1 октября. Казаки взяли в плен Альфреда Потоцкого, адъютанта генерала Понятовского и генерала Ферьера, адъютанта Неаполитанского короля…» (Французы в России, т.2, Кастеллан, стр.70).

29 сентября под Москвой произошел случай, описанный Генрихом Роосом — врачом Великой армии, который исключительно интересно характеризует казаков: «В первую ночь нашей встречи с русскими казаки напали на аванпост нашего полка, состоящий из 16-ти лошадей, и окружили его. Некоторые были убиты, большинство попали в плен… . Мы и поляки под командой Понятовского сражались целый день, а к вечеру, при дожде встали лагерем у деревни. Казаки со страшным шумом набросились на деревню, захватили всех, кто там находился. Один прусский ротмистр, который по нездоровью устроился на постой в этой деревне, ускользнул от них, бросив, однако все, что у него было. Вернувшись в деревню после ухода казаков, он нашел свой походный сундук вскрытым, все содержимое его лежало на столе, но ничего не пропало. Такое необычное явление он приписал тому обстоятельству, что когда-то, еще перед Тильзитским миром, он получил от императора Александра орден св. Владимира; вероятно, заметив этот орден на мундире офицера, казаки из уважения к нему не тронули других вещей» (Французы в России, т. 2, Росс, стр.67-68). Что тут можно сказать? Воинская честь у казаков, в данном случае, была превыше соблазна получить законные военные трофеи.

Хорошо известный факт, как казаки во время пребывания Наполеона в Москве дурачили Мюрата, который командовал авангардом Великой армии. «Казачьи начальники продолжали все время расточать комплименты Неаполитанскому королю, который, в свою очередь, не переставал выказывать им свою щедрость. Авангарду не было надобности сражаться; казачьи офицеры являлись к королю за указаниями, чтобы осведомиться, до какого пункта он намерен продолжать переход и где он хочет расположиться со своим штабом. Дело доходило до того, что они охраняли назначенный им пункт до прибытия его отрядов, чтобы там ничего не случилось. Они настоящим образом кокетничали, чтобы понравиться королю, которому были весьма приятны эти знаки почтения. Император из-за этого с меньшим доверием относился к его донесениям. Эти любезности казались ему подозрительными. Он видел, что короля оставляют в дураках; он советовал ему не доверять так называемому движению Кутузова на Казань» (Коленкур, стр. 153). «Император рассказывал и раньше с различными подробностями, как казаки держали себя по отношению к Неаполитанскому королю. Теперь он прибавил новые подробности, говоря при этом, что он «посоветовал бы своим послам быть столь же проницательным и ловкими, как эти дикие казачьи офицеры» (Коленкур, стр. 163). Результатом таких панибратских отношений казаков с Мюратом первоначально была потеря французами всей русской армии, а затем совершенно неожиданная атака русских на французский авангард при Тарутино. В итоге, французская кавалерия и так находившаяся не в блестящем состоянии потерпела крупное поражение.

Наполеон покидает Москву, направляется в юго-восточном направлении на Калугу, оставив в Москве только гарнизон под командованием маршала Мортье. Первыми в Москву вступают казаки. «Между тем, по мере того как Великая армия выходила из Москвы, казаки проникали в ее предместья. Мортье удалился в Кремль» (Сегюр, стр. 241). «Когда я выехал из Москвы, в ней уже показались казаки. Погода была великолепная, было так тепло, что мы обедали при открытых окнах. Как только армии стало известно, что мы отступаем, всеми овладела тревога и уныние. Поминутно слышались крики: «Казаки». Тогда люди, лошади, повозки стремительно двигались вперед, толкая, и давя друг друга» (Дедем, стр. 135). «Настоящая война уносит у нас больше всего людей не неприятельским огнем, а болезнями, лишениями и усталостью. Только железное здоровье может выдерживать все это! Мы не замедлим оставить Москву. Войска проходят: полагают, что они идут на Калугу, Тулу и Малороссию. О турках нет больше и речи. Эти отчаянные казаки наносят очень много вреда нашему тылу и нашим фуражировкам» (Жюльеминето).

Сражение под Малоярославцем 24 октября, не смотря на то, что город остался за французами, было неопределенным. Ранним утром следующего дня произошел знаменитый эпизод, когда император Наполеон чуть было, не попал к казакам. Об этом достопримечательном случае есть красочные воспоминания ближайших сподвижников Наполеона, которые есть смысл привести достаточно подробно: «Было еще так темно, что мы поняли, в чем дело, лишь по выкрикам казаков и очутились вперемежку с некоторыми из них, прежде чем сообразили, кто это. Надо признаться, мы были слишком далеки от мысли о возможности встретить казаков среди бивуаков нашей гвардии и обратили мало внимания на первые услышанные нами крики… Генерал Рапп… подскакал к императору и сказал ему: - Остановитесь, государь, это казаки! - Возьми егерей из конвоя, - ответил ему император, - и пробейся вперед. Возле императора были только князь Невшагельский и я. Мы все трое держали в руках обнаженные шпаги. Схватка происходила очень близко, все ближе и ближе к императору; он решил проехать несколько шагов и подняться на вершину холма, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. В этот момент к нам присоединились остальные егеря из конвоя; один за другим прибыли дежурные эскадроны, которые не успели сесть на коней, когда император внезапно отправился в свою поездку… К этому моменту уже достаточно рассвело, и заря осветила происходившую сцену. Вся равнина и дорога кишели казаками… Не подлежит сомнению, что если бы император выехал, как он сначала хотел, еще до рассвета, то он оказался бы в сопровождении лишь своего конвоя и восьми генералов и офицеров как раз посреди этой тучи казаков. Если бы казаки, оказавшиеся под самым нашим носом и на один момент окружившие нас, были более решительны и ринулись бы на дорогу, вместо того чтобы с ревом рубить направо и налево по обеим сторонам дороги, то они захватили бы нас, прежде чем эскадроны успели бы прийти к нам на помощь» (Коленкур, стр. 203,204). «Мы старались сохранить в секрете, что император подвергался большому риску во время налета казаков, но не прошло и 48 часов, как вся армия знала об этом; впечатление было очень нехорошее. Это происшествие должно было бы послужить для всех уроком, показывая, как мы неосторожны. Однако урок не принес пользы никому» (Коленкур, стр.207). «Около четырех часов утра один из его (Наполеона) ординарцев, принц Аренберг, предупредил его, что в темноте по лесу, благодаря неровностям места, казаки проскользнули между ними и аванпостами. Он так мало ожидал неприятеля, что не позаботился об укреплении правого фланга. Наполеон не обратил внимания на донесение своего ординарца. Двадцать пятого октября, как только солнце показалось на горизонте, он сел на лошадь и поехал по Калужской дороге.., за императором следовало только несколько офицеров. Четыре эскадрона его обычной свиты, не будучи предупреждены, торопились догнать его, но еще не догнали. Дорога была покрыта лазаретными и артиллерийскими фурами и богатыми экипажами; это была внутренняя часть армии; все двигались без всяких опасений. Сначала вдали справа показалось несколько небольших отрядов, потом стали приближаться большие черные линии войск. Тогда поднялась тревога; уже несколько женщин и кое-кто из челяди бегом бросились назад, ничего не слушая, не отвечая на вопросы, с испуганным видом, потеряв голос и не переводя духа. В то же время ряды экипажей в нерешительности остановились; среди них поднялась суматоха; одни хотели продолжать путь, другие вернуться; экипажи сталкивались, опрокидывались; вскоре образовалась толчея и полнейший беспорядок. Император смотрел и улыбался, продолжая продвигаться вперед и наблюдая этот панический страх. Его адъютанты подозревали, что это казаки, но они приближались такими правильными взводами, что еще брало сомнение; и если бы эти негодяи не закричали, по своему обыкновению, при атаке, как они поступают, чтобы заглушить в себе страх перед опасностью, Наполеону, быть может, не удалось бы вырваться из их рук. Опасность эта еще увеличивалась тем, что сначала эти возгласы были приняты за крики: «Да здравствует император!» Это был Платов и 6 тысяч казаков, которые позади нашего победоносного авангарда попытались перейти реку, низину и большую дорогу, уничтожая все на своем пути; и в тот самый момент, когда император, спокойный среди своей армии, в оврагах извилистой реки продвигался, не допуская даже мысли о таком дерзком проекте, казаки приводили его в исполнение! Бросившись вперед, они приближались так быстро, что Рапп едва успел сказать императору: «Это они, вернитесь!» Император, потому ли, что плохо видел, или потому, что считал унизительным бежать, заупрямился; и его почти уже схватили, когда Рапп взял за повод его лошадь и повернул ее назад, закричав ему: «Это необходимо!» И действительно, надо было бежать. Наполеон же, при своей гордости, не мог решиться на это. Он обнажил шпагу, принц Невшательский и обершталмейстер последовали его примеру; и, став влево от дороги, они стали ждать орду. Их разделяло всего сорок шагов. Рапп едва успел повернуться лицом к этим варварам, как один из них так сильно вонзил копье в грудь его лошади, что опрокинул его на землю. Другие адъютанты и несколько гвардейских кавалеристов подняли этого генерала. Этот поступок, храбрость Лекульте, мужество двух десятков офицеров и стрелков, и в особенности жадность к грабежу этих варваров спасли императора! Однако им достаточно было тодько протянуть руку, чтобы схватить его, потому что в ту же минуту орда, пересекая дорогу, смяла все - лошадей, людей, экипажи, нанося раны и убивая обозных солдат, которых они оттаскивали в лес, чтобы там их обобрать; потом, повернув лошадей, впряженных в орудия, они повели их по полям. Но они одержали только минутную победу. Примчалась гвардейская кавалерия: при виде ее они побросали добычу и обратились в бегство; они пронеслись подобно потоку, правда, оставляя за собой ужасные следы, но, побросав то, что удалось им захватить. Однако некоторые из этих варваров показались отважными до дерзости. Они возвращались шагом между нашими эскадронами, снова заряжая спокойно свои ружья. Казаки рассчитывали на неповоротливость наших лучших кавалеристов и на легкость своих лошадей, которых они подгоняли нагайками. Их бегство совершилось в полном порядке; они несколько раз оборачивались, правда, вне выстрела, так, что оставили только несколько человек раненых и ни одного пленника. Наконец, они заманили нас в овраг, поросший кустарником, где их орудия поджидавшие их, принудили нас остановиться. Все это наводило на размышления. Наша армия была измучена, а война снова возобновлялась во всей своей силе!» (Сегюр, стр. 228-231). «Герцог Виченцский первый узнал их: «Ваше Величество, это казаки». - «Этого не может быть», - ответил Наполеон. А они с отчаянным криком ринулись на нас. Я схватил за поводья лошадь Наполеона и сам повернул ее. «Но ведь это же наши!» - «Нет, это казаки; торопитесь». - «А ведь и в самом деле это они», - заметил Бертье. «Вне всякого сомнения», - добавил Мутон. Наполеон отдан несколько приказаний и уехал, я же двинулся вперед во главе эскадрона. Нас смяли; моя лошадь получила глубокий удар пики и опрокинулась на меня; варвары эти затоптали нас. По счастью, они заметили в некотором расстоянии артиллерийский парк и бросились к нему. Маршал Бессьер успел прискакать с конными гвардейскими гренадерами: он атаковал казаков и отбил у них фургоны и орудия, которые они увозили. Я встал на ноги, меня посадили на седло, и я доехал до бивака. Наполеон, увидев мою лошадь в крови, выразил опасение, не ранен ли я снова, и спросил меня об этом. Я ответил, что отделался несколькими контузиями. Тогда он стал смеяться над нашим приключением, которое, однако, я вовсе не находил забавным» (Французы в России, т.2 Рапп, стр. 144). Генерал Рапп конечно был прав. «Забавного» в этом эпизоде было мало. Наполеон чудом уцелел. Если бы казаки добрались до императора, вряд ли они его узнали, а, следовательно, просто закололи Наполеона вместе с его свитой.

Что явилось причиной отступления Наполеона от Малоярославца? Невозможность преследовать Кутузова в бесконечность или боязнь потери главной коммуникации, а может быть впечатления от нападения казаков. После Аркольского сражения лично Наполеон не попадал в такое серьезное положение. В любом случае Наполеон принимает решение отступать из России по Старой Смоленской дороге. И совершенно справедливо говорит Сегюр: «Товарищи! Помните ли вы это злосчастное поле, на котором остановилось завоевание мира, где двадцать лет побед рассыпались в прах, где началось великое крушение нашего счастья?» (Сегюр, стр. 232).

Начинается отступление Великой армии из России. Именно на этот период приходится максимальная активность казаков, они постоянно находятся в тесном соприкосновении с неприятелем, что хорошо прослеживается в многочисленных воспоминаниях солдат наполеоновской армии. «До Дорогобужа отступление тревожили лишь шайки казаков, этих надоедливых насекомых, которых привлекали наши умирающие солдаты и брошенные повозки; эти же казаки обращались в бегство, как только на них обращали внимание, но они утомляли своими непрерывными нападениями» (Сегюр, стр. 265). «На другой день дикие казаки посреди всех этих богатств соблазнились даже грязными лохмотьями этих несчастных, которые попали к ним в плен; они их грабили, сгоняли в стадо и заставляли обнаженными идти по снегу, подгоняя их древками своих пик… В то же время подоспел Платов со своими ордами и атаковал арьергард и оба фланга. Многочисленные очевидцы рассказывают, что произошел полнейший беспорядок» (Сегюр, стр. 271,273). Сегюру очень нравится называть казаков унизительными словами, вот только тогда непонятно почему перед этими «варварами» постоянно пасует лучшая армия Европы.

Во время этого отступления казаки становятся реальной «страшилкой» для солдат Великой армии, но при этом мемуаристы гордо повествуют, как казаки сразу разбегаются, при виде грозных воинов Наполеона. Происходит абсурдная ситуация с вопросом: кто же кого боится? Думаем, ответ ясен. Казаков не просто боялись, их боялись панически «Мы съели ее (кашу) и уже готовились двигаться дальше, как вдруг поднялся крик: «Казаки! Казаки!». Вейс ускакал, я за ним, на сколько поспевал мой вороной; так мы спаслись благодаря быстрому своему удалению» (Французы в России, т.3, Роос, стр.90). «…поляки решили работать по крупному. Для этого они организовали банды, выбросили свои кивера и прочие военные головные уборы, надели крестьянские шапки и, ускользая с биваков, как только наступала ночь, объединялись и возвращались, издавая воинственные крики казаков «Ура! Ура!». Таким образом, они сеяли ужас в умах слабых людей, многие из которых бросались в бегство, оставляя свои вещи, коляски и провизию. И тогда мнимые казаки, забрав все, что можно было и уходили прочь…» (Марбо, стр. 613). «Те казаки, над которыми при наступлении посмеивались наши солдаты, на которых когда-то, не считая их числа, весело ходили они в атаку, эти самые казаки теперь стали не только предметом уважения, но и предметом ужаса всей армии, и число их при содействии придорожных жителей значительно увеличилось. Но ужас, производимый их появлением, был таков, что при первом крике «Казаки!», перелетавшем из уст в уста вдоль всей колонны и с быстротою молнии достигавшем ее головы, все ускоряли свой марш, не справляясь, есть ли, в самом деле, какая-либо опасность. Казаки знали, где искать добычу, а потому и направляли свои поиски и налеты именно на эти блокгаузы; и тогда начиналась свалка и ужасающее «спасайся, кто может!». Напрасно старались мы удерживать вооруженных людей, напрасно им доказывали, что чем нас будет больше, тем нам легче отбиться от противника: лишь только мы выпускали того, кого, как нам казалось, мы достаточно убедили, чтобы перейти к убеждению следующего, как первый пускался опять в бегство, оставляя нас на месте и предпочитая бегство встрече с казаками» (Французы в России, т.3, Тирион, стр. 118). «19-го ноября на рассвете, около семи часов утра, у нас была тревога; за городом показались казаки и заставили бежать пять или шесть тысячи отставших солдат, которые ворвались в город с криками «К орудию, неприятель!». Гвардия приготовилась к битве. Приготовились отбивать нападение тысяч двадцати человек; все ограничилось дюжиной казаков» (Французы в России, т.3, дневник Кастеллана, стр.111).

Особый интерес вызывают воспоминания о казаках, где они показаны не солдатами армейских подразделений, а просто людьми. «Наконец пламя стало разгораться… Вдруг я увидел слева нечто приближающее ко мне; сперва я думал, что это какой-нибудь зверь. В России много водится медведей. Наконец я убедился, что это человек. Должно быть раненный, подумалось мне, несчастный, привлеченный огнем, и жаждущий погреется… Я сделал несколько шагов навстречу субъекту, крикнув ему: «Кто ты такой?» В то же время я приставил ему к спине острие тесака, узнав, что это русский, истый казак, с длинной бородой. Он поднял голову, униженно склонился передо мной и проговорил: «Добрый француз!» и еще другие слова, которые я понял и которые выражали страх. Если бы он умел угадывать, он понял бы, что я испугался не меньше его. Он встал на колени, показывая мне, что у него саблей разрублено лицо. Я заметил, что в этом положении голова его приходилась вровень с моими плечами… Я знаком пригласил его приблизится к огню. Тогда он объяснил мне, что у него еще другая рана — пулей в низ живота. Что касается сабельной раны, то она была страшна: ото лба она шла вдоль всего лица и заканчивалась на подбородке, теряясь в бороде — видно тот кто нанес ее не щадил силы. Он лег на спину что бы показать рану на животе, пуля прошла на вылет. Потом он лег на бок, уже не говоря ни слова…» (Бургонь. Стр. 116-117). «Казаки — это были они, — видя, что пал один из их товарищей, рассыпались. Только двое остались помогать раненому … и так как он не мог идти, то они потащили его за ноги по льду» (Бургонь. Стр. 130). «Достигнув опушки леса, мы столкнулись с пестрой кучей себе подобных, за которыми гнался отряд казаков,… как вдруг казак схватил меня за воротник шинели, а его пика очутилась у моих ног. «Ты офицер?» — «Да», — был мой короткий, робкий ответ… У казака, безбородого молодого человека лет 24-х, лицо было изрыто оспой, но нельзя сказать, чтоб оно было уродливое или злое. Он отвел меня в сторону, показывая мне знаками, чтобы я вывернул карманы и показал ему, что у меня есть. Потребовалось время, чтобы добраться под плащом и шинелью до кармана, откуда я вынул бумажку с 14-ю золотыми, которые и подал ему. Он приветливо посмотрел на них, сунул их в карман, воткнул свою пику в землю и, приложив кулаки к правому уху, прищелкивая языком, как бы спрашивал, который вот-вот нападет на них, казаки развернулись и прижимаясь друг к другу, смело выставили против нас свои пики. Мы подошли к неподвижной вражеской массе на рысях. Наши сабли сталкивались с пиками, но пики имели длину 13-14 футов, поэтому мы не могли достать наших противников саблями, а они не смели отступать…» (Марбо, стр.608). Исключительно интересный эпизод, но уже из кампании 1813 года приводит тот же Марбо: «Мы уже собрались вернуться в Пильниц, как вдруг заметили множество башкир, мчавшихся на нас со всей скоростью, на какую только были способны их маленькие татарские лошадки. Император, который впервые видел этих экзотических воинов, остановился на холмике и попросил, чтобы постарались взять несколько башкир в плен. Я приказал двум эскадронам моего полка спрятаться за лесочком, а остальные продолжали двигаться дальше. Это хорошо известная хитрость не обманула бы казаков, но с башкирами она полностью удалась, поскольку они не имеют

ни малейшего понятия о войне наши эскадроны внезапно атаковали их, убили многих и взяли в плен около 30 человек» (Марбо, стр. 661). Марбо принципиально различает казаков и башкир, последние, за их лук в насмешку у французов получили прозвище — амурами. Правда тому же графу де Марбо было не до насмешек, когда в одном из сражений в его ногу попала стрела. У Марбо в мемуарах встречается еще один вид «ненастоящих казаков». «По мере продвижения союзных армий множество бродяг и мерзавцев, особенно пруссаков, переодевались казаками и, толкаемые надеждой на грабеж, мародерствовали, бросаясь на все, что принадлежало французской администрации. Они даже не брезговали захватом вещей, принадлежащим мирным жителям. Многочисленные банды таких ненастоящих казаков переправились через Рейн…» (Марбо, стр.710).

Но вернемся в Россию в 1812 год. Переправа через Березину фактически стала концом Великой армии, хотя Наполеон с остатками армии и смог вырваться из безнадежного положения. В этом сражении казаки под непосредственным командованием Платова сыграли значительную роль. Большое количество пленных под Березиной было взято именно казаками. Трагедия Великой армии, разыгравшееся на берегах Березины, возможно, не знает подобных примеров в истории наполеоновских воин и достаточно подробна, описана в многочисленных воспоминаниях. Вот один из эпизодов этой драмы: «Я тотчас зажег мосты и был свидетелем самого печального зрелища, какое только можно было себе представить. Казаки накинулись на этих несчастных покинутых людей. Они разграбили все, что оставалось на противоположном берегу реки, где было много повозок, нагруженных огромными ценностями. Те, кто не был убит во время этой первой схватки, были взяты в плен, а имущество их сделалось добычей казаков» (Французы в России, т. 3, Серюрье, стр. 198). Но были и курьезные ситуации в этом сражении с участием казаков: «Тут произошел довольно забавный случай. Казаки, делая разведку, придвинулись к нам и очутились вдруг очень близко от одного из наших молодых подпоручиков (фамилия ускользнула из моей памяти), назначенного в застрельщики. Один из казаков, пришпорив свою лошадь, кинулся на него. Прежде чем успели выстрелить, он уже взял его за воротник шинели, чтобы тащить за собой, когда в ту же минуту другой казак, желая иметь свою часть в поимке пленника, примчался стремглав и схватил подпоручика с другой стороны. Последний очутился почти на весу между двумя всадниками. Но благодаря широким рукавам он мог, отбиваясь, вытащить сперва одну руку, потом другую. Затем, пока его противники спорили из-за его шинели, он удрал от них и присоединился к нам, спешившим на его выручку. Он отделался потерей шинели, что, впрочем, было бы очень чувствительно при таком сильном холоде, если бы немного спустя поле битвы не предоставило много лишних шинелей» (Французы в России, т.3, Россле, стр. 196).

После Березины Наполеон покидает армию, и ее остатки продолжают отступать на Вильно с надеждой укрепиться в этом городе. Но все уже было напрасно. А воздействие казаков на отступающих, было просто магическим: «В то же время на улицах тщетно били в поход: даже старая гвардия, сведенная до нескольких взводов, рассеялась. Все больше думали, как защитить свою жизнь от голода и холода, чем от неприятеля. Тогда послышались крики: «Казаки!». С давних пор это был единственный сигнал, которому повиновалось большинство; он тот час разнесся по всему городу, и началось отступление» (Сегюр, стр.392). Последний город в Российской империи, который покидали французы, был Ковно. Он находился практически на государственной границе. «Первые выстрелы в Ковно раздались у Виленских ворот; Ней поспешил туда, он хотел прогнать пушки Платова своими, но нашел свои орудия уже заклепанными, артиллеристы же бежали!» (Сегюр, стр.402). Казаки спешили выпроводить непрошенных гостей, и именно они первыми вышли к тому месту на Немане, от которого 24 июня начиналось нашествие двунадесяти языков или Русский поход Наполеона, как любят говорить французы.

В заключении хочется привести еще два высказывания о казаках, принадлежащих двум выдающимся офицерам наполеоновской армии, это бывшему послу в России А. Коленкуру и талантливейшему кавалеристу и военному теоретику Ф. де Браку. «Казаки - несомненно, лучшие в мире легкие войска для сторожевого охранения армии, для разведок и партизанских вылазок. Однако, когда мы давали им отпор или открыто двигались против них сомкнутым строем, они ни разу не оказали сопротивления нашей кавалерии. Но попробуйте потревожить их, когда вы отрезаны от своих! Или двиньтесь в атаку рассыпным строем! Вы погибли, потому что они возобновляют нападение с такой же быстротой, как и отступают. Они - лучшие наездники, чем мы, и лошади у них более послушны, чем наши; они могут, поэтому ускользать от нас, когда нужно, и преследовать нас, когда преимущество на их стороне. Они берегут своих лошадей, если иногда и принуждают их к аллюрам и переходам, требующим большого напряжения, то чаще всего избавляют их от ненужной гонки туда и сюда, а мы такой гонкой губим своих лошадей» (Коленкур, стр.207). «Казаки — лучшая легкая кавалерия в Европе, вполне достигшая цели своего назначения (которое должно было быть назначением всякой легкой кавалерии). Им свойственны инстинкты волка и лисицы; они привычны к войне и отличаются крепостью тела, а лошади их чрезвычайно выносливы» (де Брак, стр. 261).

Роль казаков в войне 1812 года огромна. На их плечи выпала обязанность быть глазами и ушами русской армии. Именно казаки с первого до последнего дня всячески терзали неприятельскую армию, подготавливая ее гибель. И отраженный в мемуарах солдат и офицеров Великой армии этот подвиг российского казачества навсегда остался на страницах истории.

Используемая литература:

1. Брак Антуана-Фортюне де. Аванпосты легкой кавалерии. Воспоминания. Военная библиотека. Том 8. СПб. 1872 г.

2. Брандт Август Генрих фон. Из записок. Поход Наполеона в Россию в 1812 году. Военный сборник № 1. СПб. 1870 г.

3. Бургонь Адриен-Жан-Батист. Мемуары. Москва. Наследие. 2003 г.

4. Дедем барон. Из записок. Русская старина 1900 г., т. 103, стр.125.

5. Жюльеминето барон. Выдержки из писем, писанные в 1812 году. Русская старина, т. 154. с. СПб. 1913 г.

6. Коленкур Арман де. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. Москва. Госполитиздат. 1943 г.

7. Лас-Каз. Мемориал Святой Елены, т. 2. Москва. Издательство «Захаров». 2011 г.

8. Марбо де. Мемуары. Москва. Издательство «Эксмо». 2005 г.

9. Наполеон. Избранные произведения. Москва. Военное издательство. 1956 г.

10. Наполеон Бонапарт. Путь к империи. Москва. Издательство «Эксмо». 2011 г.

11. Роос Генрих. С Наполеоном в Россию (записки врача Великой армии). Москва. Наследие. 2003 г.

12. Сегюр де. Поход в Россию. Москва. Книгоиздательство «Польза». 1916 г.

13. Флиз де ла. Поход Наполеона в Россию в 1812 г. Записки актрисы Фюзиль. Москва. Наследие. 2003 г.

14. Французы в России. 1812 год в воспоминаниях современников-иностранцев. Т. 1-3. Москва. Издательство «Задруга». 1912 г.